3 ноября в прокат вышел документальный фильм «Петр I: Последний царь и первый император». Его создатели ставят целью рассказать, как правитель, занявший трон подростком, смог «вывести в мировые лидеры страну, с которой раньше никто не считался». Декан экономического факультета МГУ Александр Аузан, привлекавшийся авторами картины в качестве эксперта, разбирает в Forbes их выводы — и напоминает факты, которым не нашлось места в фильме. Это само по себе не очень обычно: обилие критических замечаний от соавтора, по сути, но главное в другом, конечно: дело не в фильме, а в том, что мы – страна, власти – не видим в сегодняшней России.
2022-й — год 350-летнего юбилея Петра I и 300-летнего юбилея Российской империи. При разном отношении к фигуре царя-реформатора приходится признать: этот человек преобразовал Россию, а не просто ее реформировал. Многие характеристики современной России восходят к нему. В том числе то, чем мы гордимся.
Да, действительно, при Петре I Россия стала мировой державой и дальше эту роль старалась играть с разной степенью успешности. До этого она была спрятанной в лесах Русью, считавшей себя воплощением Божьего замысла на Земле и имевшей слабое представление о том, что в окружающем мире вообще что-то происходит.
Да, правда (теперь уже не такая популярная), именно Петр I вбил в Россию европейский выбор. По-настоящему Россия стала европейской страной в результате появления русской литературы, начиная с Пушкина, но толчок к этому был задан петровской дубинкой. Голландский образец стал считаться целевым образом развития Российской империи. Именно с Петра идет то, что Самуэль Хантингтон назвал «разорванной страной» — когда национальный суверенитет в условиях экспансии Запада удалось отстоять за счет того, что элита перехватила западные технологии (управления, промышленные, военные) и идеологию притом, что огромная часть страны осталась прежней. То же самое произошло с Японией в конце XIX века во время «Обновления Мэйдзи», с Турцией в начале ХХ века при Кемале Ататюрке, в Мексике во время революции 1910–1917 годов.
В итоге мы так и живем словно на две страны: Россия индивидуалистов желает свободы, демократии и модернизации, Россия коллективистов жаждет государственного участия, помощи, перераспределения. Это тоже оттуда — от Петровской эпохи.
От Петровской эпохи и склонность к государственному капитализму — чтобы казна помогала в получении прибыли, — и сервильная буржуазия, в любой момент готовая служить престолу кошельком и действием. И периодически возникающие призраки самодержавия и крепостничества: великий преобразователь России умудрялся проводить реформы по европейскому образцу, опираясь на совершенно другие, нежели в Европе, рычаги: крепостную зависимость, которую он распространил на высшие классы, и собственную самодержавную власть, которую он довел до абсолюта, отменив правила наследования.
Фильм Андрея Кравчука про последнего царя и первого императора, по идее, должен был быть про это. Амбиция произведения, в начале которого описывается двухсотлетнее отставание России от Европы (кстати, очень хорошо описывается), давала надежду на то, что прозвучат и ответы на вопросы: что удалось? как удалось? почему удалось?
Но если внимательно посмотреть документальный фильм, который в основном состоит из игровых эпизодов и анимации с небольшим гарниром из реплик экспертов, то выясняется, что отставание преодолеть легко: нужно сменить ружья в армии и построить новую столицу на новых землях (разумеется, «исконно русских» землях Ингерманландии). Ну и еще — мужественно пережить личную семейную трагедию. И все — двухсот лет отставания как не бывало.
Поразительно, что в фильме вообще ничего нет, например, про реформу государственного управления, которую Петр все-таки провел в кратчайшие сроки. Про здание 12 коллегий в Петербурге рассказывается, а про сами коллегии — ничего; ни про берг-, ни про мануфактур-, ни про купеческие товарищества и кумпанства. Между тем Петр заменил 50 бестолковых органов, именуемых приказами, 12 коллегиями (министерствами) с четко поделенными сферами и задачами развития.
Оказывается, не заслуживает упоминания создание Академии наук — какие мелочи эта переписка с Лейбницем, споры про университет и академию.
Видимо, не так важен для преодоления отставания от Европы образовательный переворот, который Петр произвел в высших сословиях России. Именно Петр заставил все дворянство работать, служить по военной или гражданской линии, и до 1762 года, когда его внук подписал Манифест о вольности дворянства, не было ни одного трутня и недоросля в высших классах. Работали все — как сам Петр плотником в Голландии.
Наконец, в этой патриотической картине вообще нет русского народа. Есть три-четыре европейских короля, два-три сподвижника (тоже в основном иностранные), конечно, Алексашка Меншиков — и все. Оказывается, это не руками крепостных были построены уральские заводы, это не на их — наших предков — костях стоит город Санкт-Петербург. Оказывается, не было цены в одну десятую часть населения, которую Россия заплатила за фантастически тяжелые петровские времена и последующие десятилетия упадка после дикого напряжения сил. В советском фильме «Петр I» это было. Видимо, теперь патриотизм может быть и без народа.
Но что же было достигнуто в результате этих жертв и усилий и, главное, как удалось это сделать? Думаю, что не на полях Северной войны решался вопрос прорыва в будущее. Секрет преобразований, на мой взгляд, в той культурной трансформации, которую произвел Петр.
Начнем с того, что сама идея экономического роста в то время была непопулярна. Его до XVIII века вообще не было: население увеличивалось — экономика прирастала, население уменьшалось — экономика падала. Производительность труда практически не менялась. Главным сектором экономики считалось сельское хозяйство
Петр увидел в Голландии и Англии новый великий тренд экономического роста и сделал все для реализации этого тренда в России. Буквально все — нажимая на рычаги, противоречащие друг другу, от налоговой и денежной реформ до приписки крепостных к купеческим заводам. И добился результата: за 20 лет количество предприятий, мануфактур увеличилось в 10 раз, больше половины из них были на частном капитале, хотя и с крепостным трудом.
Во-вторых, Петр изменил стимулы для высшего сословия, вознаграждая не за заслуги предков, а за актуальные достижения в военной, гражданской или придворной службе. Достигшие Восьмого класса по Табели о рангах получали потомственное дворянство, то есть зачисление в правящий класс. Это был социальный лифт 1720-х годов.
В-третьих, создание новой столицы имело значение не потому, что там все ровно и проспекты широкие, а потому, что само устройство Санкт-Петербурга продвигало те же протестантские ценности труда, увиденные Петром в Европе, без которых, прямо скажем, экономический рост представить трудно. Верфи, Биржа, торговые ряды — все это важнейшие точки новой столицы. Летний сад, который позволял самодержцу общаться с образованным классом в нормальном вертикальном состоянии, без привычного падения на колени, тиражировался в виде городских садов в губернских и уездных городах, поощряя разговор буржуазии, дворянства и носителей власти, без которого трудно представить себе экономический рывок.
Конечно, не все получилось. Многое объявленное продолжало существовать в демоверсии. Был ведь еще один, совсем неплохой фильм о петровской эпохе — «Сказ про то, как царь Петр арапа женил» 1976 года Александра Митты, где Владимир Высоцкий играл Ибрагима Ганнибала. Петровская эпоха представала там в виде красивых павильонов, в которых вроде бы уже состоялось новое европейское бытие, — но что-то шло не так, и рушились стены, и со стапелей спускали недостроенный корабль, и Петр заставлял бояр танцевать на палубе этого корабля. Как один из тех профессоров, которые были допрошены при создании нового фильма Кравчука, хочу заметить, что чрезвычайно обидно чувствовать себя танцующим на палубе тонущего ботика. Я имею в виду, конечно, отлакированное произведение Андрея Кравчука.
Иллюстрация: кадр из фильма «Петр I: Последний царь и первый император».