Практики сопротивления виртуальной власти

Современного человека нельзя описать исходя из его цифрового следа, его «настоящее» остается за пределами сетей. На этом настаивают Руслан Хестанов и Александр Сувалко из Института исследований культуры Высшей школы экономики, опубликовавшие по этому поводу обширную статью в журнале «Социологическое обозрение». Вообще-то каждый догадывается, что лучше не вываливать в публичное пространство всё подноготное, но  маркетологи-то с  политологами (и власти тож), считают, что знают о нас всё и могут управлять поведением любого человека или сообщества. И что же получается? Что «глубинный народ» - это не только жители глухой провинции, но и часть «офисного планктона», и интеллектуалы?  Редактор отдела науки и технологии журнала «Эксперт» Виталий Лейбин сделал обзор упомянутой статьи и поговорил с одним из её авторов.

В№ 3 журнала «Социологическое обозрение» вышла статья («Факультативные группы, невидимые индивиды: трансформация социальных отношений в новой технологической реальности») о взаимоотношениях между человеческим обществом и цифровой коммуникационной средой. Ее авторы, Руслан Хестанов и Александр Сувалко из Института исследований культуры Высшей школы экономики, претендуют на то, чтобы показать теоретическую наивность и эмпирическую неполноту большинства исследований по этой теме и предлагают новые подходы к ней.

По умолчанию и пользователи, и разработчики, и исследователи интернета употребляют понятие «сообщество» для различных групп в интернете, некритично перенося это понятие из доинтернетовской социологии, и вообще полагают виртуальный мир отражением или замещением реального.

Социологи и маркетологи часто видят человека как его цифровой след, а социум — как совокупность интернет-сообществ. Понятие «сообщество» и в большой социологии имеет большую историю, и это приводит к тому, что мы за любой группой в соцсетях видим некий социологический феномен. Как пишут авторы статьи, «понятие сообщества имело политико-правовую значимость, поскольку позволяло обосновать справедливую конституцию и новую систему права через моральную независимость и политическую автономию ассоциаций гражданского общества от государства и от рыночной стихии». Ее перенос на интернет-сообщество подспудно несет определенную идеологию, примерно такую: мы все — и люди, и общество — уходим без остатка в интернет, там наше «настоящее».

Авторы работы показывают, что это не так — и теоретически, и эмпирически, —на материале фокус-групп опытных пользователей гаджетов, соцсетей и мессенджеров в разных городах России. Несмотря на то что современный человек почти все время в гаджетах и организует через мессенджеры даже семейные мероприятия для людей, живущих рядом, оказалось, что все люди понимают, охраняют и сознательно выстраивают границу с миром виртуального общения, более того, вырабатывает практики избегания и сопротивления виртуальному. В частности, вся наиболее важная часть рабочих и личных коммуникаций постепенно уходит из мессенджеров (где велика доля недопониманий и искажения коммуникации) в живое общение. А что касается специфических, образованных в интернет-коммуникации групп, то авторы предлагают использовать понятие «факультативные» (то есть непостоянные) группы. Вот характерная цитата из фокус-группы, иллюстрирующая это понятие: «Ну вот если предположить, что какая-то… группа… исчезла — и бог с ней! Вбей в “Яндексе”, в любом приложении — все это взаимозаменяемо…» Такие факультативные группы, конечно, не специфическое явление для интернета, в офлайне они тоже образуются (и исчезают) постоянно, а с ускорением технологий коммуникаций, видимо, все чаще.

Понятие факультативных групп указывает на определенный сорт явлений в сетях, но не схватывает чего-то важного и специфического для них. Чтобы уловить суть явления, важно суметь посмотреть на него со стороны, с некоей дистанции. Для создания теоретической дистанции авторы предлагают всерьез реанимировать для описания явлений концепт эстетически заряженной среды, предложенный в 1960-е годы британским кибернетиком Гордоном Паском. Паск в свое время изобрел машину, которая стала для него механической моделью диалога или интерактивности. Машина называлась Musicolor — она присоединялась к музыкальному инструменту и вступала в диалог с импровизатором. Например, когда машина «чувствовала», что начинаются повторы, она разнообразила рисунок выдаваемых цветов, как бы предлагая гитаристу добавить новый узор в импровизацию. Время протекало с точки зрения гитариста в пять раз быстрее, чем он думал, это было реальное общение с алгоритмом, предвосхитившее то, как современный человек, разговаривая с виртуальными помощниками Алисой или Сири, одушевляет их, хотя прекрасно понимает, что это программное обеспечение.

Паск полагал, что в будущем вся человеческая среда будет организована как эстетически заряженная, поэтому она будет интересной и живой, а разница между человеческим и нечеловеческим исчезнет. Умный город или умный дом, связывающие в одну умную среду человеческого обитания миллионы умных гаджетов и девайсов, — это современный извод утопического проекта Паска. Эта умная среда «эстетически заряжена» в том смысле, что спроектирована с учетом человеческой чувственности, по законам эстетики, научена вступать с человеком в игровое взаимодействие, а потому порождает сильные переживания. Иногда люди находят в ней близкую душу, хотя и понимают, что эта близкая душа суррогатная, искусственная имитация человеческой. Но несмотря на привлекательность этой среды и ее все большую адаптированность к людям, у человека всегда остается возможность сделать шаг назад, в свою реальность. «Пользователь становится достижимым для внешнего контроля благодаря удовольствию, которое он испытывает от возможностей интерактивных коммуникаций. Однако он стремится к самоконтролю и к дисциплине, формируя для себя комфортную среду…» — пишут авторы статьи, оставляя человечеству надежду на отдельное личное существование и нерастворение в общей машиночеловеческой среде.

От том, какими могут быть практически следствия этой работы, о ситуации в социологии и о возможностях манипуляции человеком через сети, рассказал один из авторов статьи, профессор Школы философии и культурологии, заведующий лабораторией в Институте исследований культуры ВШЭ Руслан Хестанов.

Управление через сети

Профессор Школы философии и культурологии ВШЭ Руслан Хестанов

— Что ваша работа значит для практики? Для социологов, маркетологов, политтехнологов? Сейчас практики всех сортов убеждены в практическом всеведении больших данных о людях, собранных на основании их поведения в сетях. Ваша же статья говорит о том, что человек далеко не полностью разоблачает себя в интернете и что им вряд ли можно полностью управлять через сети.

— Всегда, когда появляются новые технологии, их значение преувеличивается. Мы не стремились спорить с мейнстримом, просто собранный нами материал говорит о том, что социальная жизнь изменилась по сравнению с доцифровой эпохой не столь значительно, как представлялось исследователям. Люди по-прежнему остаются рациональными существами. Манипуляции через сети, о которых много пишут, люди чувствуют и вырабатывают стратегии сопротивления. Это хорошо видно на примере мошенничества. Конечно, люди попадаются на уловки, но, тем не менее, вырабатывают правила безопасности и сопротивления.

Что касается практического значения нашей работы. Любая социологическая работа опирается на определенные теоретические допущения. В современных исследованиях интернета человек как бы стерся — он стал частью потоков информации, мобильности, и в этом смысле он лишается своей антропологической сущности. Человек становится вторичным, подчиненным и производным больших технических систем. Таковы допущения теорий. Но не нужно думать, что теории описывают мир как он есть. Несмотря на то что мы и вправду вовлечены в эти потоки, у нас существует жизнь, которую большие данные не схватывают. У пользователей вырабатывается особая этика сетевого взаимодействия, которую мы назвали «этикой отсутствия»: большинство из нас, как показали фокус-группы, очень любопытны, обожают наблюдать за другими, но одновременно стремятся оставлять за собой как можно меньше цифровых следов. Большинство из нас вырабатывает приемы анонимизации своего присутствия в интернет-среде. Как же можно изучать тех, кто ставит задачу быть ненаблюдаемым?

Мы далеки от того, чтобы методы изучения больших данных отрицать, они чрезвычайно важны для транспортников, для финансистов. Но есть задачи, в решении которых надо опираться на другие допущения. Люди не являются производными глобальных процессов в мире big data, в них точно есть еще что-то, не поддающееся калькуляциям. К тому же большие данные всегда строятся на больших упрощениях. В самом начале формирования методов анализа больших данных первопроходцы этого направления провозглашали, что отныне теории и объясняющие модели вообще уже не нужны. В базах данных все уже содержится, нужно только правильно сформулировать вопрос, и база данных даст полный и исчерпывающий ответ. Но есть одна загвоздка: не так уж просто задать правильный вопрос. Способность задать вопрос зависит от теоретического или стратегического видения, которое недоступно машинной калькуляции. Удивительно, что такая наивная метода находит столь универсальный спрос среди ученых и практиков. Думаю, уже сегодня многие начинают понимать границы возможного применения анализа больших данных.

— А это не является просто различием подходов? Американские социологи, например, традиционно менее склонны к теоретизированию, больше ценят эмпирический материал.

— Так и мы занимаемся эмпирическими исследованиями. Скорее те, кто занимается большими данными, поставили между собой и живыми людьми технические устройства и алгоритмы сбора данных, которые неизбежно искажают картину. Именно восхищение техническим инструментарием захватило всю западную науку. Но есть и другая причина эйфории от новых методов исследований. С помощью калькуляций, счета и математизации окружающего мира любой предмет или процесс легко переводится в товарную форму, и бизнесу становится понятно, что дальше с этим делать. То, что не поддается счету, бизнес не понимает. Поскольку наука в западных университетах в прошедшие три десятилетия непрерывно коммерциализировалась, она стала мыслить и говорить на языке бизнеса. Раздаются, конечно, редкие голоса, призывающие установить безопасную дистанцию с бизнесом. Но они подавлены мейнстримом. Отечественная наука находится под таким же прессом. Но нас выручает «догоняющая» позиция. Однако повторю: анализ больших данных — хороший инструмент. Его просто не стоит делать универсальным. Пусть останутся полевые методы работы.

Когда людям нужна искренность, когда они хотят передать близким сильное переживание, они отказываются от мессенджеров, социальных сетей, от посредников, которые, по их мнению, будут искажать коммуникацию. Это эмпирический факт, который мы зафиксировали

Где найти человека

— Но несмотря на всю теоретическую наивность исследований человека в цифровую эпоху, манипуляции в интернете работают. Может быть, более сложные методы описания человека в большинстве случаев и не нужны?

— Человек — это тоже искусственное представление, формировавшееся исторически. Манипуляции тоже опираются на статистические упрощения и закон больших чисел. Мошеннические схемы рассчитаны на среднестатистического человека и на ситуации, когда осмотрительный обычно человек оказывается в замешательстве или в кризисной ситуации.

Конечно, целый ряд прикладных задач может опираться на грубые упрощения и неизбежную наивность прикладных методов исследования. Это рационально. Это нормально. Но есть ряд вопросов, где такие упрощения приводят к глупым и фатальным решениям. Как правило, упрощения противопоказаны тогда, когда следует принимать решения, связанные с нашим пониманием ценностей, человечности, с необходимостью делать экзистенциальный или стратегический выбор.

Современное общество усложнилось. А одно из правил управления, сформулированное когда-то кибернетикой, гласит, что управление должно быть сложнее, чем управляемая система. То же правило применимо и к исследованиям.

Попробую описать современную сложность таким образом. Многие представления людей об окружающем мире выстраиваются на основании не личного, а чужого опыта — на основе «внешних», архивируемых в интернете, единиц опыта, на книгах, фильмах или клипах. Культура — это отчасти овеществленная память. В этом нового ничего нет. Однако современные технологии сделали процесс переноса единиц опыта вовне, во внешние хранилища памяти, чрезвычайно изощренным. Оцифровывается вся жизнь, переживания и чувства, индивидуальный и коллективный опыт. Такие единицы опыта стали дискретными, они поддаются комбинированию. Кроме того, они доступны всем индивидам одновременно.

Произошла своего рода «пролетаризация чувственности», как говорит Бернар Стиглер. Технологии машинного тиражирования начала двадцатого века растворили высокую культуру и хороший вкус в пролетарской массе. Современные технологии идут дальше — они пролетаризировали художника и творца, каждый может получить доступ к технологиям производства и распространения искусства. Например, молодежная культура пишет музычку с помощью сэмплов и риффов. Каждый сам творит свою собственную эстетическую и социальную вселенную. Чтобы состоялся коллективный опыт, не требуется больше съесть вместе пуд соли, не нужно одно общее пространство, близость и совместное проживание. Коллективный опыт можно сфабриковать или составить из заимствованных внешних хранилищ памяти. Так и создаются искусственные группы людей с фиктивным опытом общей истории и памяти. Единицами опыта начинают торговать, происходит коммодификация переживаний — про это термин «экономика впечатлений», много пишут о том, что сейчас человек покупает не товар, а переживания.

Массово торговать переживаниями было бы невозможно без революционных изменений в информационных технологиях. «Матрица» сегодня уже не фантастический сценарий. Человеку можно имплантировать чужой опыт и индивидуальность. Теоретически это возможно. Но эмпирические исследования показывают, что это не так. Люди стремятся к аутентичности и уникальности. Даже если они делают попытки интегрировать чуждый им опыт и переживания, они возвращаются обратно в реальную жизнь — к своим родителям, близким, друзьям. У людей сформировался вполне рациональный ответ на навязываемые извне переживания.

Эти стратегии можно назвать стратегиями сопротивления. Люди видят условность и неподлинный характер переживаний в виртуальной среде. Классик социологии Никлас Луман писал, что все можно передать в коммуникации, кроме искренности. Это люди чувствуют. Когда им нужна искренность, когда они хотят передать близким сильное переживание, они отказываются от мессенджеров, социальных сетей, от посредников, которые, по их мнению, будут искажать коммуникацию. Это эмпирический факт, который мы зафиксировали.

Не только в сетях, но и в прежней, по преимуществу книжной культуре, не только сейчас, но и раньше были люди, которые полностью себя идентифицировали с идеологическими трендами, представленными в книгах, так рождались политические движения. Но всегда была огромная масса людей, равнодушная к этим движениям. Психоаналитик и философ Жак Лакан писал, что дискурс доминирования, воплощенный в фигурах мысли, который предлагает суррогатный опыт, всегда замкнут и герметичен. За его пределами останутся люди, которые себя с ним не ассоциируют, которым на все идеологическое наплевать, которые просто хотят кофе и джаза. Они всегда мастерски уклонялись от идеологического захвата.

— Но для меня это свидетельствует не только об ограничениях виртуального, отчужденных переживаний, но и об их силе. Идеологии виртуальны, они не опираются на подлинный совместный опыт людей, но они про власть. И это очень важно, даже если кто-то и пытается сопротивляться.

— Об этом много писали — как власть сделала письмо и письменность главным инструментом управления людьми. Механизмы такой работы мы начинаем понимать только сейчас, в эпоху цифровизации. Как раньше, так и сейчас остаются люди, неподвластные манипулированию. Мы ожидали, что обнаружим в нашем исследовании региональные различия. Но вне зависимости от региона, возраста и даже от уровня образования люди прекрасно чувствуют, где с ними начинают играть, манипулировать. Зачастую люди с хорошим образованием (это надо проверять в будущих исследованиях) даже более восприимчивы к идеологиям в цифровой среде.

— Может быть, потому, что как раз культурные люди «много думают о себе», больше хотят влиять на процессы в обществе и поэтому их легче поймать на иллюзию влияния в составе виртуальных групп?

— Можно выдвинуть разные гипотезы на этот счет, в том числе и эту. Еще можно сказать, что они становятся жертвами собственной культуры, потому что научены абстрактно мыслить. А что значит абстрактно мыслить? Это значит всерьез воспринимать идеи, взятые не из твоего непосредственного опыта: ты способен понять и американцев, и марсиан, и кого угодно. Сила абстрактного воображения является двусторонним инструментом — и преимуществом и слабостью.