Письмо по инерции
"24 февраля прерывает не только инерцию жизни, но и инерцию письма. Вроде бы, чем драматичней обстоят международные и политические дела, тем более жадно о них хочется писать. Но наступает такой уровень драматизма, после которого писать уже не хочется, непонятно, каким языком к этому приступать, а попытка общества и мира быть как раньше, кажется какими-то импульсами угасающего сознания — бег курицы с отрубленной головой". Это написал главред Carnegie.ru Александр Баунов. Не в своём издании – на странице в Facebook. Как красноречиво…
Внешнее сходство с прежней жизнью, которого всё меньше, может обманывать. И даже если это сходство восстановится, оно будет именно сходством. Это как в фантастических фильмах, космонавты высаживаются на новую планету, похожую на Землю, и там пригорки, растения, солнышко (звёздышко далекое), ручейки, но они не понимают, могут ли снять шлем, вдруг вокруг не воздух, а какой-то другой, непригодный для вдоха газ. В нашем случае, астронавты сталкиваются с этой проблемой на собственной планете, и при этом астронавты примерно все. Вокруг знакомые пригорки, растения, вывески и солнышко точно оно самое, но состав атмосферы неясен, его надо анализировать, пригоден ли для дыхания, какие процессы вызывает в организме.
Или как в фильме ужасов. Открывается дверь, или пролом в стене. А за ним клубится. Густой туман. Непонятно, какие в этом тумане правила, есть ли там кто, есть ли там полы, по которым можно идти, или сразу пустота, нет никого, или выскочит чудище, а еще страшнее, если чудища со знакомыми лицами, или с твоим собственным.
Дело не только в криминализации обычных слов. Язык — договорная, конвенциональная знаковая система, но вывод, что ему можно приказывать, ошибочный. Это саморегулируемая знаковая система, и в этом смысле неважно, какими словами называть происходящее, если под ними все понимают одно и то же. Можно спокойно говорить, что на пятый день борьбы за мир взят под контроль Херсон, и будет понятно. Идеальная иллюстрация, знаменитый советский анекдот о человеке, который гуляет по Красной площади с чистым листом, и все, включая милиционеров, понимают (не)написанное. Не написанное это тоже текст.
В Меланхолии у Триера герой читает о приближающейся планете, которая его уничтожит через пару дней статью в Википедии, и она выглядит и написана, как все остальные статьи. И это в ней самое страшное. Статья о том, чего не может и не должно случиться, выглядит, как все предыдущие. Этот текст в Википедии нужен и абсурден, реален и невозможен одновременно. Это важно сказать, прежде чем я, может быть, буду вновь что-то описывать. Хотя бы в виде коротких заметок. Это будет такая вот википедия Меланхолии. В Дантовом лимбе, в круге первом не спасенных и не осужденных были все античные философы, писатели, риторы, которые, вероятно, и там, с той стороны жизни обсуждали греко-македонский конфликт и идеальное устройство полиса. И обсуждают до сих пор.
