Аргентина, как зеркало постсоветской России
Привлёкшая всеобщее внимание политиков и экономистов победа на президентских выборах в Аргентине экстравагантного Хавьера Милея вызвала волну комментариев о том, что теперь будет с этой одной из крупнейших стран Южной Америки. Особняком здесь стоит колонка исполнительного директора Института экономики роста им. П.А. Столыпина Антона Свириденко для «Известий»: он показывает, что было с Аргентиной. И эта картина до деталей совпадает с тем, что было в России в её постсоветский период, вплоть до наших дней. И предостерегает, соответственно, в том числе от головокружения от успехов устойчивости к санкциям.
К началу XX века Аргентина была на взлете, считалась самой богатой экономикой мира в терминах подушевого ВВП. В 1903–1913 годах валовый продукт возрастал в среднем на 7,7%. Объем промышленного производства демонстрировал даже большую динамику, повышаясь на 9,6% в год. Торговые потоки шли рекой, а изобретение холодильного оборудования открыло новые возможности трансатлантического экспорта продуктов мясного производства, что обеспечило высокие темпы роста Аргентине вплоть до 1930-х.
Однако Великая депрессия и мировая война снизили потребности в аргентинских товарах, и в итоге страна оказалась на экономической периферии.
Привыкшие жить хорошо, аргентинцы обратились к услугам завораживающих национально ориентированных диктатур, которые обещали всё хорошее, как только власть придет к ним в руки. Научную концепцию обосновал Рауль Пребиш, разработавший модель «центр —периферия» и описавший шаги, которые необходимы, чтобы снизить периферийную зависимость. На деле это было как раз то самое импортозамещение. Но проводимая политика была комбинацией непоследовательных шагов по защите внутреннего рынка с последующими резкими переменами в сторону его открытия для иностранцев.
Возникшие практики импортозамещения сначала сыграли свою роль, однако оказались слишком самонадеянными. Не основанные на собственном технологическом заделе, они провоцировали диспропорциональный доходам импорт средств производства и отсутствие стимулов для повышения конкурентоспособности. В Аргентине (и еще ряде соседних стран) сформировался классический вариант госкапитализма со свойственными ему неповоротливостью, клановостью, заделом брешей эффективности через бесконтрольные вливания государственных средств, что в итоге привело к сильнейшим перекосам платежного баланса и неконкурентоспособности внутреннего производства вкупе с его высокой стоимостью.
В итоге Аргентина (и еще ряд соседних стран) оказались практически в преддефолтной ситуации, одновременно не имея возможности за счет каких-либо независимых источников покрыть нарастающий внешний долг.
Конкретно для Аргентины это обернулось двумя последствиями: она была вынуждена открыть свой рынок, что сразу же убило самостоятельное внутреннее производство, и обратиться к МВФ за стабилизирующими кредитами. С 1957 года она делала это 19 раз. В ответ на кредиты фонд диктовал правила, всего с 1957 по 2006 год был 21 раунд переговоров, где было выставлено столько же пакетов условий. Они касались денежно-кредитной политики, бюджетного дефицита, размера государственного долга.
В этих условиях уже не шло никакой речи о политике суверенного развития, главная цель была настроить макропоказатели так, чтобы эти самые кредиты Аргентина смогла отдавать. И нет тут никакой другой конспирологии.
Обремененная требованиями по неповышению уровня госдолга, жесткими уровнями процентных ставок, страна собственных источников развития фактически не имела, в определенные периоды только опираясь на иностранные инвестиции.
Реализация «Вашингтонского консенсуса» по типу шоковой терапии в начале 1980-х привела к гиперинфляции и полномасштабному кризису, банкротству 400 тыс. компаний, что так контрастировало с феноменальными успехами Аргентины на футбольных полях. Всё это сопровождалось сменой диктатур.
В отдельные периоды, надо сказать, Аргентина росла. В целом это совпадало с периодами внешнего благоприятного цикла в мировой экономике, что сопровождалось ростом иностранных инвестиций, снижением процентных ставок на базе иностранного капитала, повышением динамики внутреннего спроса.
Однако в кризисы ситуация ухудшалась куда сильнее, чем у других стран. Результат — дефолты 2001, 2014, 2020 годов, которые фактически парализовывали экономику.
Таким образом, Аргентина стала зависимой, несуверенной страной, хотя изначально шла из противоположных предпосылок. Апофеоз — избрание нового, либертарианского, яркого по экспрессии и эмоциям кандидата в президенты, которым стал Хавьер Милей. Его заявления, во многом популистские, со стороны вызывают как отстраненное уважение (убрать неэффективность госсектора, дать дорогу частной инициативе), так и подозрение (перейти на доллар США, ликвидировать нацбанк, отказаться от государственного образования и здравоохранения) в том, что яркие лозунги так и останутся лозунгами, а на деле всё станет еще хуже и Аргентина будет загнана в ловушку в целом существования как государства.
Тем не менее фактом остается то, что этот кандидат победил, потому что население просто устало от попыток суверенизации и признало, что готово на любые сумасбродства, лишь бы выровнять ситуацию в стране, в которой с 2000 года темпы роста ВВП были отрицательными 11 раз.
На фоне происходящего в России импортозамещения важно усвоить уроки и не повторить «успехи» Аргентины, имея в виду следующие предпосылки.
Во-первых, невозможно проводить суверенную экономполитику без сильной суверенной и уважаемой в мире финансовой системы. Подход, основанный на сдерживающих балансирах МВФ, себя дискредитировал. Это значит на ближайшее пятилетие формирование новых валютных союзов и продвижение интересов рубля как абсолютный приоритет. Более того, необходимо формировать новую систему международных резервов, где испытывающие временные проблемы страны могли бы пополнять баланс, как это делают члены Евросоюза, те же США и другие экономики «моря». Для Аргентины губительным стало то, что она не имела возможности формировать валютные резервы и одновременно пользоваться преимуществами кредитования торговых дисбалансов на нормальных условиях. Согласитесь, странно, когда в таких странах, как Аргентина, за торговый дефицит люди и политики должны класть голову на алтарь, а США и Евросоюз делают это спокойно за счет придуманной ими же системы валютных резервов и широкого продвижения своих валют по миру? Это откровенно несправедливо.
Второе — нельзя замыкаться на внутреннем рынке. Идея заместить все чужое, импортное своим, чтобы не зависеть, благая, только так не бывает. Протекционизм на внутреннем рынке работает лишь вначале, допустим для первых партий продукции, а далее, если вы задумали всерьез стать производственным центром и уйти от импорта, то надо изначально готовить продукцию для поставок на экспорт, изучать потребности мировых рынков, подстраиваться под зарубежного покупателя, не делать заградительные границы вечными.
Третье — внешний капитал для развития подходит только в определенные периоды, когда растет мировая экономика. У нас, тем более в условиях ограничения хождения капитала и высоких внутренних рисков, внешний капитал сейчас не вариант. Только свой. Однако невозможно создать свой капитал, не предусмотрев для него инфраструктуру.
В Китае, например, мощнейшая банковская система, которая выполняет функцию института развития, обеспечивает инвестиции. Внутренний портфель кредитов МСП в КНР составил $5 трлн. В 2003-м там создали многоуровневую модель рынка капитала, на нем малые компании привлекли в 2020 году более 1 трлн юаней.
Четвертое — собственный технологический задел. Но для этого должен быть создан рынок технологий. Если они будут покупаться и продаваться, на них найдется спрос, будут формироваться и центры свободной технологической мысли по типу Силиконовой долины. Таким образом, формирование технологического рынка — это национальная задача.
Ну и пятое — уповать на спасительную роль госуправления нельзя. Оно, конечно, сейчас имеет больше цифровых инструментов и лучше, чем 100 лет назад. Однако должны быть сотни тысяч заинтересованных агентов, связывающих спрос и предложение через коммерческие сделки. Таким образом осуществляется великая математическая задача распределения произведенной продукции и расчета потребностей в ней. Машина госуправления в этом не заинтересована, так как у нее другие цели — обеспечение устойчивости государства, безопасность, соцполитика, развитие общества, поддержание единства. Дайте заниматься экономикой тому, кто это хочет. Быть может, искусственный интеллект еще и поможет в этом.
Если про суверенное технологическое развитие мы серьезно, то для реализации столь масштабной политики должны быть выданы и соответствующие мандаты и политическая воля. У нас больше возможностей, чем у Аргентины, помогают ресурсы и старый задел. И поезд еще не ушел. Более того, видно, что сейчас во многом правительство движется в правильном направлении.
