Картинный тест: чем запомнится кинофестиваль в Казани
В Казани завершился XVIII Международный фестиваль мусульманского кино, которое для большинства зрителей до сих пор экзотика, хотя на мировой арене уже давно занимает существенное место. Да и к массовой российской аудитории оно приходит в последнее время очень активно — в форме турецких сериалов и авторских иранских картин. «Известия» побывали на фестивале и должны признать: такого кино будет становиться больше, в том числе в России.
Не только медведи
Одной из главных проблем существования мусульманского кино в России остается недостаток информации о нем. Те же иранские картины в основном известны журналистам и их читателям не напрямую, а опосредованно, через европейские фестивали. Признан там иранский автор — его знают и у нас. Только что, например, спецприз жюри Венецианского МКФ получила новая картина Джафара Панахи «Без медведей», и это гарантия того, что ее посмотрят все киноманы мир, а за опального автора будут написаны защитные письма против его преследования на родине. Это правильно, но не только Джафар Панахи и Асгар Фархади представляют Иран сегодня. Перед нами гигантская индустрия (ничего удивительного, что главный приз достался иранскому фильму «Тихая слава»), а рядом с ней — продукты деятелей из Египта, ОАЭ, Турции, Бангладеша. Мусульманское кино снимают в странах СНГ, его везут из Ливана и Шри-Ланки. А если добавить к этому Индию, то массив контента приобретает исполинские черты. Только на МКФ в Казани было прислано в этом году 625 заявок из 44 стран.
— Я бы обратила еще внимание на Ирак, там сейчас появляются интересные картины, — добавила председатель отборочной комиссии Казанского МКФ Нина Кочеляева. — В прошлом году у нас на фестивале в Сочи был оттуда триллер о торговле человеческими органами, например. Триллеры и боевики появляются в разных странах, у нас они найдут зрителя.
До какого-то момента это кино снималось для внутреннего рынка (Татарстан тоже делает кино, но его там и смотрят, причем часто лучше, чем блокбастеры из Москвы), потом — для мусульманских территорий. Но новые процессы заставляют взглянуть на этот кинематограф внимательнее. Это уже происходит: российские онлайн-платформы в больших объемах закупают, например, узбекские сериалы, чтобы сформировать лояльную аудиторию из многочисленной диаспоры в России. Но к этим подписчикам будут постепенно добавляться и российские зрители. Они начнет смотреть узбекские сериалы, киргизские и казахские полные метры, запомнят имена египетских авторов.
Причин здесь несколько. Тут и дефицит западного контента из-за политических катаклизмов, и большое количество потенциальных зрителей-мусульман, и постепенный рост технологического качества мусульманского кино, которое становится всё более зрелищным, дорогим, масштабным. Но важнее всего здесь две тенденции, образующие стремящиеся друг к другу векторы. Первый: кино мусульманских стран, чтобы быть конкурентоспособным, увеличивает жанровую палитру и ищет универсальные сюжеты, которые бы были понятны в других странах, в том числе немусульманских. Второй: проблемы российского общества и многих мусульманских стран очень схожи, и многие истории, которые потребовалось бы разъяснять европейцам, нам будут ясны даже без перевода на русский.
По ком звонит колокол
Взять, например, фильм «Газета» из Шри-Ланки, призер Казанского МКФ этого года. Главному герою картины односельчане переломали ноги, и всю его семью регулярно обливают презрением. Всё потому, что в газетах написали, будто его брат — смертник-террорист, взорвавший невинных людей в городе. Но герой находит обрывок газеты, где сказано, что брат был лишь невинной жертвой, СМИ слегка погорячились. Тогда герой со своим лучшим другом отправляется в город, чтобы там заставить редакцию той самой газеты напечатать опровержение на первой полосе — таким же крупным шрифтом, которым они когда-то обвинили брата в терроризме. Понятно, что бедняков-деревенщин в мегаполисе все шпыняют, а редакции всех газет посылают «бродяг» куда подальше.
В этой простой истории видны художественные корни — итальянский неореализм, позже освоенный и на Востоке. Можно, например, вспомнить похожую историю от Чжана Имоу в «Ни на одного меньше». Всё тут будет понятно российскому зрителю: и простодушная вера в то, что СМИ всегда говорят правду («Что, журналисты тоже иногда лгут?» — не верит герой, оказавшись в очередной редакции), и то, что сенсации важнее правды, а толпа жаждет обвинений, но не оправданий, так что опровержение никто не хочет печатать. Другое дело, что персонажи слишком легко попадают не только в любую редколлегию, но и к самому министру вваливаются без приглашения, в России подобная возможность давно исключена: работает охрана. Но перед нами ведь всё равно немного сказка, а там и не такое бывает.
Или вот героиня турецкого «Кофе со сливками» возвращается в родную Анкару после жизни в Европе и никак не может понять, что имеет в виду ее начальник, когда говорит, что она выглядит не вполне подобающе, а если ее оскорбляют незнакомые мужчины на улице, никто за нее не заступается. Потом, конечно, она забудет об этом, встретит мужчину (сына ее любимого писателя), попытается построить с ним маленькое личное счастье, но и тут на ее пути будет немало мелких, но таких понятных препятствий. Например, соседи по дому будут врубать по ночам тяжелую музыку, а героине почему-то не придет в голову вызвать полицию, будет мучиться и приходить на работу невыспавшаяся.
Несколько неожиданный взгляд на Европу предлагает ливано-германский «Гнев». Главная героиня — девушка, которую дома постоянно заставляют жить по старым традициям, то есть молчать и не высовываться. Она же мечтает о Европе и отправляется для начала работать официанткой в «арабский Париж», Бейрут, где знакомится с молодым и красивым немцем. Что-то вроде сказки о Золушке: он такой красивый, интересный, умный, спасает девушку от хулиганов, делает ей предложение. А потом почему-то не разрешает ей выходить из дома (чтобы ее никто не обидел), постоянно закатывает ей истерики, исчезает на несколько дней, а затем выясняется: он — член экстремистской организации. И героиня должна с бомбой отправиться в ближайшую мечеть. Для нашего зрителя здесь самое понятное — крах мечты героини о Европе и безнаказанное домашнее насилие.
Параллели считываются легко, и видно, что как многих фильмов не хватает именно в России. В мусульманском кино герои редко живут в роскошных квартирах и тусуются по злачным местам. Это чаще всего маленькие люди, которым трудно не только добиться правды, но и попросту уцелеть в жерновах социальных противоречий, нетерпимости, игр больших людей — последние чаще всего выведены в отрицательном ключе. Это кинематограф гуманистический, сочувствующий, а не осуждающий. Скорее сентиментальный, чем интеллектуальный, зато понятный любому зрителю, не требующий специальной подготовки и насмотренности. Хотя есть и своя уникальная специфика. Странно, если бы ее в фильмах не оказалось.
— Практически в каждом фильме есть дерево, — сказал о конкурсе фестиваля Владимир Хотиненко, который был председателем жюри, а на самом первом фестивале в Казани он представлял свою картину «Мусульманин». — Не просто какое-то дерево, а как художественный образ. Отдельно стоящее дерево. В этом есть какая-то промыслительность. Фестиваль вырос, как дерево. И наше дело — участвовать в этом процессе, взращивать это дерево.
«Мусульманин» Хотиненко — картина знаковая, образцовая, но примечательно, что за тридцать лет с ее выхода в России не было снято ничего подобного. Возможно, с приходом на российский рынок мусульманского кино для появления новых картин о толерантности, попытке понять, попытке подумать возникнут дополнительные предпосылки, а региональный кинематограф вновь скажет то, что столичному не под силу. Это уже делает уральское и якутское кино, возможно, дальше очередь Татарстана. А одним из важнейших высказываний на фестивале стали слова режиссера Нахид Хассанзаде, которая победила в конкурсе с фильмом «Тихая слава»: «Я убеждена, что общество, которое может рассказать свою историю, — гораздо сильнее, чем то, которое не может».
