Декабрь 2012-го, митинги на Болотной
24.07.2020 Политика

Перманентная революция достоинства. Почему отменяется русский конец истории

Фото
ТАСС

Существуют пределы улучшения системы изнутри без изменения политической рамки и удаления пышного, как сталинская архитектура, идеологического орнамента. Путинская система их достигла, считает руководитель программы «Российская внутренняя политика и политические институты» Московского Центра Карнеги Андрей Колесников. Но это не значит конца истории по Фукуяме применительно к России. Просто наступает время другой.

Догоняющее развитие было одним из главных лозунгов первых сроков Владимира Путина, одновременно целеполаганием и инструментом достижения цели. Однако со временем «суверенизация» России, смена повестки после 2012 года и инкорпорация Крыма в 2014 году естественным образом отменили целеполагание как таковое: наступил русский «конец истории», была достигнута цель целей – стать снова великими.  

Кризис целеполагания и проблема преемственности

C 2018 года, после чрезмерной политической мобилизации перед президентскими выборами, сжатая пружина массовых настроений начала разжиматься. Еще до пенсионной реформы рейтинги власти плавно пошли вниз, показывая, что период «крымского большинства» и крымской анестезии массового сознания заканчивается. Наступает новая эпоха, когда для того, чтобы сплотить общество вокруг флага, понадобятся столь же сильные объединяющие нацию наркотики, что и Крым. Но ничего сравнимого с ним в запасе нет. 

Попытки нащупать новую большую объединяющую цель, сделать ее зримой остаются бесплодными – это кризис целеполагания. Обнуление сроков Путина стало коротким эпизодом еще одной отчаянной мобилизации, причем с чрезвычайно коротким эффектом, который закончился, когда с места в карьер был дан старт новым эпизодам войны государства с гражданским обществом (многочисленные приговоры и аресты) и хабаровскими протестами.

Попытки нащупать механизм преемничества-2024 в январе 2020 года завершились не столько триумфом обнуления, сколько демонстрацией того, что из тупика передачи власти не видно выхода. Не найдя этого механизма и не обнаружив преемника, Путин отложил решение проблемы до лучших времен и назначил преемником самого себя.

Не решенная, а лишь отложенная проблема преемственности власти – одна из главных в коллекции вызовов постплебисцитного российского режима.

Военно-полевая анестезия: недолго и дорого

Второй слишком очевидный вызов – это отсутствие инструментов мобилизации для того, чтобы сплотить общество вокруг флага. С 2018 года победы на внешнем контуре России уже не вдохновляют население. Политический рынок, если измерять его реакции колебаниями разных рейтингов, перестал реагировать даже на внешне эффектные эпизоды гибридной войны вроде захвата украинских судов в Керченском проливе в ноябре 2018 года.

Естественным образом поиск инструментов для вдохновения переместился из сирийской пустыни и донбасских окопов в исторические архивы: в 2019 году началась гибридная война на полях истории, ключевыми врагами были назначены европейские структуры, которые сочли пакт Молотова – Риббентропа триггером Второй мировой. Польша и Чехия по разным причинам стали основными звеньями российской оси зла.

Ввиду отсутствия достижений в настоящем и неопределенности образа будущего Кремль предпочел перенести мобилизационную повестку в славное прошлое. Там проще найти врагов: историческая мобилизация, намеченная на 9 мая, была перенесена на июнь, в ход пошли тяжелая артиллерия официального православия и инструменты монументальной пропаганды.

Но такого рода мобилизация не может быть долгой. Инструменты масштабной массовой мобилизации отсутствуют. Последние патроны в виде военно-патриотического подъема и голосования за обнуление летом 2020 года – отстреляны.

Декарбонизация в оппозиции режиму

Дальше ждут проблемы с экономикой, которые не прекращаются с 2014 года. Пандемия не повлияла на политику правительства, а лишь обнажила ключевые элементы системы государственной олигархии. Государство готово поддерживать близкие к нему компании и персоналии, а также бюджетозависимых работников, которых можно использовать как электоральный резерв для решения политических проблем, но не готово оказывать серьезную поддержку независимым от государства секторам конкурентного частного бизнеса, преимущественно малого и среднего.

Ограниченная помощь государства обычным гражданам и бизнесам (среди стран G20 ниже показатели только у Мексики) уже привела к уменьшению налоговой базы и недоверию к государству в целом со стороны предпринимательского класса. Это долгосрочные тренды политэкономического и психологического свойства, которые еще дадут о себе знать.

Такая политика приводит к усугублению неравенства, сужению среднего класса, распространению бедности, консервации уродливой модели рынка труда (формально низкая безработица при сохранении неполной рабочей недели и неполных зарплат) и расширению серого сектора.

Но есть еще одна фундаментальная проблема, в том числе связанная с господствующей экономической философией государственного капитализма, его инертностью и слабой способностью адаптироваться к новым мировым трендам. 

Устойчивости российской системы, основанной на извлечении и перераспределении ренты, угрожает энергетический переход – отказ мира от ископаемых источников энергии. В июле еврокомиссар по энергетике Кадри Симсон сообщила о планах Европы: «Цель ЕС – к 2050 году стать климатически нейтральным… Это значит, что к тому времени мы выведем из употребления ископаемые энергоносители. А что касается газового сектора, то будем использовать декарбонизированные газы».

По оценкам известного экономиста Михаила Дмитриева (доклад на заседании Комитета гражданских инициатив 16.07.2020), в среднесрочной перспективе потребление нефти в мире снизится на 70%, резко сократится газовая генерации энергии, значительно увеличится использование энергии солнца и ветра, к 2035 году обессмыслится добыча угля, что означает коллапс отрасли, где занято множество работников.

Эти перемены, по словам Дмитриева, спровоцируют «шок структурной дезадаптации российской экономики». У российских нефти и газа просто исчезнут рынки сбыта. Неизбежным в такой ситуации – при крахе нескольких отраслей – становится и кризис политической системы, питающейся рентой. Декарбонизация становится для России не только экономической, но и политической проблемой.

От большого дела в стороне

Ленинское определение революционной ситуации – «верхи не могут» управлять по-старому, «низы не хотят» жить так, как раньше, пока неактуально для России в целом. Но протесты в Хабаровске, их не столько антимосковский, сколько антипутинский характер показывают, что в отдельных ситуациях и регионах верхи не справляются с урегулированием кризисов, а низы недовольны тем, что у них отнимают их же выбор.

У Кремля две тактики: ужесточение политики – или приговоры и аресты с воспитательной подкладкой (не поступайте так, как оказавшиеся на скамье подсудимых), полицейская жесткость, легализованная недавними поправками к закону о полиции, или выжидание с надеждой на то, что проблема рассосется сама (например, протест выдохнется, как это обычно и бывает).

Но, как и в ситуации с экономикой, готовиться следовало бы не к вчерашней войне с продвинутыми политизированными слоями, а к конфликтам нового типа с теми социальными слоями, которые раньше считались социальной основой режима.

Общество становится сложным. Большинство, поддерживающее власть, может быть только ситуативным, отмобилизованным для важного события – каким, например, было голосование за обнуление. Но потом оно быстро распадается. Официальные цифры поддержки единства – это одно, реальное отношение к власти и к ее первому лицу – совершенно другое. Отсюда и ножницы в результатах голосований и в данных опросов о доверии к власти и ее одобрении.

Кремль уже давно имеет дело с перманентной революцией достоинства самых разных слоев. Длится она с 2011 года, и всякий раз протест, будь он политическим или изначально деполитизированным (проблемы мусора, застройки и тому подобное), в основе своей имеет этику – ущемленное достоинство людей. В Шиесе посягнули на экологические права, в Хабаровске – украли выбор местных граждан. И то и другое – унижение достоинства, ущемление прав.

Эта революция достоинства, существующая в виде подземного пожара, при любом удобном поводе, который создает отнюдь не гражданское общество, а власть, будет вырываться наружу. Фоновая подземная революция достоинства может создавать проблемы в неожиданное время в неожиданных местах.

Кроме того, стратегия принудительного единства раскалывает общество на агрессивных лоялистов, не менее агрессивных нонконформистов и молчаливые, но раздраженные, обладающие двойным мышлением социальные слои. Такая стратегия генерирует и усиливает конфликтность в обществе и делает опасными для Кремля самые разные социальные группы.

Есть и поколенческая проблема: к устаревающей политической модели молодежь скорее равнодушна, разрушить до основанья эту модель готово лишь меньшинство. Но и купить лояльность молодых когорт становится все труднее – любой социологический опрос на политические или исторические темы указывает на ценностное расхождение морально устаревающей власти и новых генераций.

Увлечь молодых нечем, в том числе и из-за отсутствия целеполагания: чувство сопричастности большому делу, как это было при социализме, трудно воспитать в молодых когортах (даже если принудительно вводить уроки патриотизма в школе), если этого большого дела нет. Приравнивание обнуления сроков Путина к национальной цели едва ли может служить высокой стимулирующей идеей.

Люди в синих костюмах

Ходить в синем костюме, получать удовольствие от нахождения в силовом поле власти вкупе со стабильной зарплатой – хорошая мотивация для работы на государство. Система возгонки кадров существует, но зона ответственности бюрократов новой волны ограничивается решением небольших технократических задач, которые не тянут даже на малые дела.

Существуют пределы улучшения системы изнутри без изменения политической рамки и удаления пышного, как сталинская архитектура, идеологического орнамента. И это очевидный вызов постплебисцитного авторитаризма.

Еще одна проблема: многолетняя конструкция из четырех партий – приводных ремней администрации президента нуждается в реконфигурации, если не демонтаже. Нельзя сказать, чтобы модель не работала – это одна из самых долгоиграющих и жизнеспособных конструкций. Компартия и партия Жириновского годами успешно стерилизовали ультралевые и ультраправые настроения.

«Единая Россия» прочно стоит в качестве строчки в избирательном бюллетене, напротив которой нужно ставить галочку, когда средний законопослушный россиянин ритуально исполняет свой гражданский долг на избирательном участке. Но лидеры КПРФ и ЛДПР стареют, о том, что «Единой Россией» руководит Дмитрий Медведев, и вовсе забыли все, возможно, включая его самого. Конструкция могла бы существовать и дальше, но кем заменить Жириновского и Зюганова?

Партийная система находится в состоянии кризиса. Из-за отсутствия иных инструментов легального выражения протестных настроений, кроме голосования за коммунистов и ЛДПР, обе партии иной раз оказываются избыточно и внепланово популярными.

В 2020 году Кремль запустил сразу несколько микропартийных проектов, но заменить большие партии они не могут, разве что идеологический фьюжн партии Захара Прилепина «За правду!», соединяющий обновленные левацкий и ультраконсервативный дискурс, может иметь какие-то перспективы.

Вероятно появление в кремлевской пробирке и нового псевдолиберального проекта: все предыдущие образцы оказались неудачными – в том числе в силу того, что партия либерального типа, может быть, и способна рождаться в неволе, но нормально функционировать в существующей контрольно-надзорной политической рамке не в состоянии.

Российская Федерация в реальности – унитарное государство, чье единство держится на трансфертах регионам из федерального бюджета. За трансферты можно и нужно считать себя «солдатом Путина». Ползучая федерализация на пике ковида была федерализацией ответственности за результат, а вовсе не разделение реальных полномочий с центром.

Впрочем, хабаровские протесты после ареста Сергея Фургала показали региональным руководителям, что при определенных условиях они могут обрести двойную лояльность – центральной власти и своим избирателям. Однако то же уголовное преследование главы региона показывает, что переход на сторону народа и чрезмерная популярность могут слишком дорого стоить. Региональная политика становится источником чрезмерной конфликтности, и это еще один вызов.

Очевидный вызов – отсутствие стратегии внешней политики. Глобальный игрок – не совсем то же самое, что и глобальный спойлер. Предложение Путина мировым державам решать вопрос миропорядка впятером, а не всемером или в количестве двадцати человек не было услышано и едва ли может быть воспринято всерьез.

Составные части экс-советской империи в расширенном понимании – страны Восточной Европы – раздраженно реагируют на попытки вести дискуссии о сложных вопросах истории в режиме информационной войны. В ближнем контуре бывшего СССР страны, которых упрекают в том, что они не вернули «подарки», уходя из империи 30 лет назад, ничего, кроме почтительного дистанцирования по отношению к России Путина, испытывать не могут. Модель отношений с миром у современной России, в отличие от Советского Союза, отсутствует. И это еще один серьезный вызов.

Русский «конец истории» отменятся. История продолжается.

На снимке: митинг на Болотной площади в Москве, декабрь 2012 года.  Кому-то тогда показалось, что время Путина кончилось...

Авторизуйтесь, чтобы оставлять комментарии