Как Ленин чуть не поделил Россию между белыми и красными
Вот об этом вам точно не рассказывали на уроках истории в школах, - как Ленин едва не договорился с Антантой о том, чтобы поделить Россию между белыми и красными и остановить таким образом гражданскую войну. 4 февраля 1919 года советское правительство согласилось сесть за стол переговоров.
4 февраля 1919 года советское правительство ответило согласием на призыв Антанты к воюющим в России сторонам сесть за стол переговоров. Появился крохотный шанс перевести Гражданскую войну в режим более или менее мирного сосуществования красных и белых по принципу «одна страна – две системы». О серьезности намерений Москвы говорило согласие признать российские долги Западу, предоставить концессии и умерить пыл пропаганды в Европе. Почему же ничего не вышло?
Что делать с большевизмом?
К началу 1919 года у лидеров Антанты выкристаллизовалось два подхода к российской проблеме: линия Черчилля и линия Ллойд Джорджа. Военный министр Британии Уинстон Черчилль настаивал на скорейшем разгроме Советской России. Помимо той опасности, которую, по его мнению, представляла для цивилизации сама большевистская идеология, он учитывал и геополитические соображения. Не пройдет и 10 лет, говорил Черчилль, как Германия вернет себе былую мощь, и только восстановление дружественной Антанте России предотвратит повторение 1914 года. Если сейчас упустить шанс на победу белых, лояльные западным союзникам люди еще долго не придут к власти в этой стране, и «в мире не будет ни мира, ни победы».
С Черчиллем были солидарны французы. Конечно, заявление о признании большевиками царских долгов произвело в Париже известное впечатление, тем более что за годы Первой мировой Париж сам сильно задолжал Америке… Но французы и слышать не хотели о соглашении с людьми, которые однажды уже подписали Брестский мир с немцами. А если они снова заключат союз с Германией? Все жертвы только что закончившейся войны окажутся напрасными, придется все начинать снова… Нет, большевикам не место на исторической сцене.
У британского премьера Дэвида Ллойд Джорджа не было возражений против свержения большевиков. У него были вопросы по процедуре. Каким образом вы собираетесь этого достичь? В Париже, где лидеры Антанты решали судьбу послевоенной Европы, военные вчерне прикинули план интервенции: получалось, что потребно не менее 400 тысяч штыков. На первый взгляд, цифра была посильной: у союзников столько было на одном Салоникском фронте, ближайшем к Черному морю. Но Ллойд Джордж только усмехался. «Мой дорогой друг, наши солдаты не пойдут в Россию и даже в Берлин: это просто факт», – говорил он французскому премьеру Клемансо. Скоро тот убедился в правоте коллеги: весной 1919 года французская дивизия, высаженная в Одессе, разложилась при первом же соприкосновении с красными частями, а на французских кораблях в Черном море вспыхнуло восстание.
Не более плодотворной оказалась идея маршала Фоша мобилизовать на борьбу с большевизмом окраинные народы бывшей Российской империи. Быстро выяснилось, что никто (кроме – с оговорками – поляков) не горит желанием воевать с красными за пределами своей этнической территории. В творческие потенции русских лидеров антибольшевистского движения Ллойд Джордж не верил изначально: если уж они не сумели справиться с большевиками в 1917-м, то теперь, когда те взяли в руки власть, способны на это еще меньше.
Что же оставалось? Признать тех, кто оказался у власти в Москве, торговать с ними, втягивать их в хозяйственные отношения с Европой, и тогда силою вещей и человеческой природы большевистский режим сам переродится изнутри.
Для оппонентов Ллойд Джорджа эти идеи звучали не слишком убедительно (и, как мы знаем, прогноз британского премьера сбылся лишь через несколько поколений). Но на сторону Ллойд Джорджа стал американский президент Вудро Вильсон, и это решило дело. 22 января 1919 года от имени Антанты он заявил о признании революции; все правительства, возникшие в России и ведущие борьбу между собой, приглашались на переговоры о мире на Принцевы острова в Мраморном море. При условии, что на это время между ними будет заключено перемирие.
Даешь Брест-2
Этот призыв Антанты у белых не вызвал ничего, кроме возмущения. «Да разве может кто-либо из нас встретиться с этими красными иудами и палачами России без того, чтобы не попытаться перегрызть им горло!» – записал в дневнике барон Будберг. Под этими словами в те дни подписались бы все – от монархистов до социалистов.
Они просто не понимали, с какой стати вести переговоры с Лениным, чей режим находится на последнем издыхании. Ведь, казалось им, Ллойд Джорджу и Клемансо стоит только отдать приказ, и большевистский режим падет как карточный домик – под напором стали и огня победоносных антантовских армий. Люди, дважды своими глазами наблюдавшие полное разложение еще вчера боеспособных армий – русской и немецкой, и вообразить не могли, что нечто подобное может случиться с Антантой.
Что касается большевиков, то они тоже не жаждали общаться с белыми за столом переговоров. Но Ленин боялся того же, на что надеялись его противники – интервенции. Главком Красной армии Вацетис уже весной 1919-го ожидал «выступления войск Антанты на южных и западных границах» России. Эти опасения соседствовали с эсхатологическими надеждами на скорую мировую революцию и диктовали очевидное решение: тянуть время и попробовать повторить трюк с Брестским миром.
Похожая ситуация была в августе 1918-го, когда советская власть повисла на волоске: на Волге белые брали один город за другим, а в Берлине стали сомневаться в целесообразности сотрудничества с большевиками. «Еще неделя пассивности и отступлений [на Восточном фронте] – и немцы начнут наступать на Москву и Петроград», – писал в те дни наркомвоенмор Троцкий. Немцев умиротворили деньгами, подписав дополнительное соглашение к Брестскому миру, предусматривавшее, в частности, выплату Германии 6 млрд марок контрибуции. Сумма поражала воображение (сегодня она равнялась бы $460 млрд), но в итоге дело свелось к отправке 120 млн марок золотом – через три месяца в Берлине разразилась революция, и все соглашения были аннулированы Москвой.
Ту же тактику – откупиться ради сохранения власти сегодня, а завтра, глядишь, грянет мировая революция – Ленин решил применить и сейчас. Он не скрывал, что «воспроизводит отношение к империализму, установленное нами во время Брестского мира», так и сообщив об этом VIII съезду РКП(б). Как и немцам в свое время, Антанте предлагали не только финансовые, но и территориальные уступки. Один из пунктов ноты от 4 февраля гласил, что «Русское Советское Правительство не имеет в виду во что бы то ни стало исключить из этих переговоров рассмотрение вопроса о каких-либо аннексиях державами Согласия русских территорий».
Миссия в Москву
Немедленно воспользоваться нотой от 4 февраля, чтобы вырвать у белых согласие на переговоры, Ллойд Джорджу и Вильсону мешало одно обстоятельство: условие о предварительном перемирии советское правительство обошло молчанием. Чтобы устранить это препятствие, в Москву был тайно послан советник президента Уильям Буллит (впоследствии он стал первым послом США в СССР). Буллит был искренне очарован Лениным, его, как он писал, «прямотой, гениальностью, огромным чувством юмора», планами переустройства России – и моментально стал «персоной грата» для большевиков. Не забывал он и о цели своего приезда: подготовленное соглашение выглядело очень многообещающе.
Помимо прописанных в ноте от 4 февраля пунктов, Буллит договорился о том, что 1) все существующие де-факто правительства в России сохраняют власть на принадлежащей им территории, обязуясь не применять силы в отношении друг друга; 2) население имеет право свободного выезда на сопредельные территории; 3) объявляется амнистия всем политическим заключенным, военнопленные освобождаются. Антанта, со своей стороны, выводит из России войска и снимает экономическую блокаду.
14 марта пленум ЦК РКП(б) утвердил соглашение, и окончательный проект договора был вручен Буллиту. Если бы Вильсон и Ллойд Джордж имели такой документ в феврале, им не составило бы труда продавить идею конференции на Принцевых островах. В конце концов, белые армии критически зависели от снабжения Антанты, особого выбора у них не было. Но к тому моменту, когда Буллит добрался до Парижа, ситуация в Европе и России изменилась.
Колчак и мировая революция
21 марта в Венгрии была провозглашена советская республика, а в апреле то же самое произошло в Баварии. Большевики ликовали – началась мировая революция! Тогдашний нарком иностранных дел Советской России Георгий Чичерин считал, что именно из-за венгерской революции, напугавшей западные правительства, «лопнуло Буллитовское соглашение».
Однако был и второй серьезный фактор – 6 марта Колчак перешел в решительное наступление, Восточный фронт красных затрещал и покатился к Волге. Уже 13-го была взята Уфа, парижские газеты уверяли, что через две недели, максимум месяц Колчак будет в Москве. Сами белые были в тот момент абсолютно уверены в успехе. Да и кто бы усомнился, глядя на карту, выпущенную в столице Колчака Омске.
Выглядит убедительно – маленький островок большевизма в огромном русском море. Однако если вместо географической карты посмотреть на демографическую, то картина была бы совершенно иной. На совдеповском «островке» была спрессована большая часть населения России, по сравнению с ним Сибирь была пустыней.
Колчак бросил в наступление 135 тысяч солдат, на тот момент это была самая многочисленная группировка антибольшевистских сил. Поначалу она имела некоторое численное преимущество над большевистским Восточным фронтом. Но к весне 1919 года общая численность Красной армии достигла 1,5 млн штыков, подготовленные резервы позволяли ей быстро наращивать силы на нужных направлениях. Колчаковцам же для пополнения редевших частей приходилось с ходу ставить в строй мобилизованных жителей «освобожденных территорий» и пленных красноармейцев – с предсказуемым печальным результатом.
Впрочем, скоро не только демография, но и география начала работать против Колчака. Несмотря на поставки Антанты, его тыловым службам не удалось наладить снабжение фронта по растянутым коммуникациям не только продовольствием и обмундированием, но даже боеприпасами. «Главной причиной упадка духа моих частей является то, что уже давно они не снабжаются патронами. Сейчас осталось в частях по тридцать-сорок патронов на винтовку», – писал один из генералов командующему Западной армией, наступавшей на главном направлении.
«Остров Крым» – реальная альтернатива
И тем не менее уверенность в успехе еще долго не покидала белых. «Им выпала задача бороться с режимом, руководимым, возможно, впервые в мире, прожженными журналюгами, – объяснял это голландец Лодевейк Грондейс, свидетель сибирской эпопеи Колчака. – Советы очень ловко с оттенком безнадежности писали о бегстве красных, развале их штабов, жителях, которые бегут из городов при приближении сибирской армии, восстаниях, кризисе снабжения продовольствием, остановке заводов по производству боеприпасов. Эти животрепещущие призывы и прокламации, написанные с подкупающей искренностью, целили – через головы красных – в правительство Омска, которое они сумели деморализовать с помощью несбыточных надежд».
Что да, то да, внутрипартийные дискуссии в Советской России, выплескивавшиеся на страницы газет, были куда острее, чем в стесненном цензурой Омске. И немудрено, там в цензурном управлении «косили от фронта» две сотни офицеров, которым нужно же было показать свою незаменимость, правя газетную крамолу.
Если бы белым тогда показали, что будут писать их газеты через год и где они сами окажутся через два, то они наверняка ухватились бы за приглашение на Принцевы острова обеими руками. Конечно, сама по себе встреча непримиримых противников еще не была гарантией мира. Все сидели бы за столом переговоров с фигами в карманах: большевики надеялись бы на внутреннее разложение режимов Деникина и Колчака в самое короткое время, те, в свою очередь, лелеяли бы мечту о пробудившемся от «красного морока» народе (и ведь полыхнули же сразу после Гражданской восстания в Кронштадте и на Тамбовщине). Вряд ли кто-то воспринял бы соглашение – если бы оно было достигнуто – окончательной фактической бумажкой, резервирующей за каждым режимом «жилплощадь» на века. Но ведь сколько случаев в истории, когда казавшиеся всем временными границы застывали на десятилетия. И вполне могло случиться, что независимо от воли подписантов Принцева мира аксеновская альтернатива «Остров Крым» стала бы в итоге реальностью. Только этот «остров» включал бы в себя Северный Кавказ, Архангельск, казачьи области, целый «материк Сибирь»…
Но мирного соревнования двух систем в одной России не случилось. Советские республики в центре Европы и первоначальные успехи Колчака дали в руки антантовским ястребам такие козыри, которые не бились привезенным Буллитом соглашением. Ллойд Джордж уступил давлению и выдал Черчиллю карт-бланш. Вильсон, отбыв в Вашингтон по срочным делам, махнул рукой – разбирайтесь с Россией как хотите. Идея мира на Принцевых островах тихонько хрустнула под колесом истории, и оно покатилось дальше, давя миллионы жизней на одной шестой части суши.
Константин Гайворонский.
На фото: "Совет четырёх" на Парижской мирной конференции (слева направо): Дэвид Ллойд Джордж, Витторио Орландо, Жорж Клемансо и Вудро Вильсон.