Говорим про Америку, держим в фокусе Россию
Ещё один текст с попыткой ответить на вопрос, чем увенчались первые 100 дней второго президентства Трампа и что вообще происходит в Америке, на треть оказался посвящённым России и Украине, конфликту между ними. Причина, по-видимому, в том, что отвечал человек, который был в своё время глубоко вовлечён в экономический процесс в обеих странах – Сергей Алексашенко. В первой половине 90-х он служил замминистра финансов РФ, во второй половине был первым заместителем председателя правления Центробанка России, а в 2019-2020 года на внештатной основе консультировал премьера правительства и министра финансов Украины, хотя всё это время, с 2013 года, жил в США, - ему, оппонировавшему экономической политике РФ, стало на Родине некомфортно. В 2023 году Алексашенко был признан Минюстом РФ иноагентом, чуть позже МВД России объявило его в розыск, и основатель издания-иноагента The Bell Елизавета Осетинская нашла его в Бостоне и взяла интервью.
НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ЕЛИЗАВЕТОЙ НИКОЛАЕВНОЙ ОСЕТИНСКОЙ ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ЕЛИЗАВЕТЫ НИКОЛАЕВНЫ ОСЕТИНСКОЙ 18+
Как Трамп меняет политическую систему
— Трамп устраивает стресс-тест американской системе сдержек, противовесов и общественного контроля. С вашей точки зрения, эта система достаточно сильна, чтобы Трамп мог ее изменить, но не разрушить?
— Я верю в устойчивость американской системы. Америка — единственная из успешных стран, построенных по модели. Конституция США была написана не как результат исторического развития, торга класса или монархий. Это была модель, которая развивалась на протяжении почти 250 лет. Она изменялась, адаптировалась к новым обстоятельствам. Но базовая конструкция Конституции сохраняется. Хотя были приняты поправки, они не затронули ее структуру, взаимоотношения ветвей власти. Сегодня раскол Америки — процесс, который начался, вероятно, после эпохи Рейгана, — усиливается. Компромиссов между партиями становится все меньше.
— То есть поляризация?
— Да, поляризация нарастает. И каждый следующий президент вносит свой вклад. Власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно. Например, когда Барак Обама в 2008 году выиграл президентские выборы и получил контроль над Конгрессом, на предложение учитывать мнение другой партии, республиканцев, он ответил грубо «F*ck them off», или «От винта».
— Это было про [реформу здравоохранения] Obamacare?
— Речь шла о бюджете. Республиканцы запомнили. Уже через два года, после поражения демократов на промежуточных выборах, началась жесткая блокировка со стороны республиканцев. С тех пор поляризация только усиливается, и политического компромисса сегодня на горизонте не видно.
У республиканцев во главе партии стоит политик, занимающий крайне правые позиции и не склонный к компромиссам. Точнее, компромисс возможен только на его условиях. У демократов после поражения выяснилось, что сильного лидера у них нет. Байден обещал быть «переходным президентом», чтобы передать власть новому поколению политиков-демократов, но за четыре года он никого не вырастил и, наоборот, всех затоптал. Сегодня у демократов нет очевидного лидера.
Получается так: у республиканцев — человек, который не хочет ни о чем договариваться, а у демократов вообще не с кем договариваться. В Конгрессе зыбкое республиканское большинство удерживается только постоянными «кнутами» и «рыканиями» Трампа, который угрожает выставить своих кандидатов, если там будут возмущаться. Это абсолютно силовой шантаж.
— То есть Трамп ведет себя как диктатор внутри своей партии?
— Да, именно так. Это нетрадиционная для США система партийного управления. Обычно партия в Америке так не управляется. Президент не является главой партии, есть национальный комитет со своей структурой. Но Трамп говорит: «Я — партия». В этом смысле его стиль напоминает старую советскую модель.
В результате политического компромисса быть не может. Если политика Трампа приведет хотя бы к небольшому повышению инфляции, он может потерять контроль над Палатой представителей уже на ближайших промежуточных выборах. Обычно президент теряет одну из палат после первых двух лет правления.
— Поэтому говорят, что у Трампа очень короткий мандат на изменения?
— Да, очень высокая вероятность, что промежуточные выборы ослабят его позиции. Хотя не будем загадывать. Единственным механизмом политического компромисса в Америке является судебная система, Верховный суд, который имеет право толковать любые вопросы с точки зрения Конституции.
Надо сказать, что у Трампа есть определенные основания для перераспределения полномочий. Его нельзя называть абсолютным диктатором, за ним стоит большая команда юристов-конституционалистов. И они обращают внимание, что Конституция указывает, что вся исполнительная власть в США управляется президентом. Вопрос: Комиссия по ценным бумагам — это орган исполнительной власти? Так. А она президенту подчиняется? Нет. А почему?
— А Федрезерв?
— Да, абсолютно правильный вопрос. И таких комиссий много. В США насчитывается от 350 до 450 федеральных агентств, комиссий и прочего.
Дальше вопрос: скажите, пожалуйста, президент, он же предлагает своих министров, секретарей? Если президент отдает приказ госсекретарю или министру финансов, они обязаны его выполнить? Да. Или должны уйти в отставку. А скажите, пожалуйста, министру юстиции президент может отдать приказ? Он по статусу точно такой же министр. А скажите, пожалуйста, ФБР, которая является федеральной структурой и входит в структуру исполнительной власти, подчиняется президенту?
— По практике было, что они все-таки пользуются независимостью.
— Да, по практике… Для них писался отдельный закон, но юристы Трампа задаются вопросом: имеет ли президент право напрямую управлять этими органами?
В отношении денежной политики признают, что Федрезерв должен быть независим. Но вопросы регулирования финансовой, банковской системы остаются предметом дискуссий. Есть и другие структуры, как FDIC (страхование вкладов) и Офис контроля за валютой, которые регулируют банковский сектор. Вопрос обсуждается.
— Но это расшатывает устои?
— Объективно американская система напоминает советскую середины 1980-х годов: все понимают, что дальше так жить нельзя, но вроде можно, если не трогать. Как в СССР при Брежневе, при Андропове, при Черненко: «Не чешите Гондурас — и он пройдет». Но пришел человек, как Горбачев, который хочет сделать систему эффективнее.
Трамп считает, что отвечает на запрос американской системы на модернизацию. И его поддерживает команда, которая согласна, что есть возможность перераспределения полномочий в пользу президента.
Борьба с бюрократией, экономическая программа и тарифная война с Китаем
— Давайте посмотрим на взгляды этого коллективного Трампа как профессиональный экономист. Какие у этой команды взгляды по базовым вопросам? Какие из них кажутся вам резонными, а какие — нет?
— Не стоит забывать, что Дональд Трамп — президент США, и для него и его администрации интересы страны стоят на первом месте. Если говорить о взглядах, то министр финансов Бессент четко их сформулировал: добиться 3% экономического роста, снизить безработицу до 3% и нарастить добычу нефти на 3 млн баррелей в сутки. В широком смысле экономические цели команды Трампа — удержать лидерство США как экономической державы, обеспечить устойчивый экономический рост, поддерживать низкий уровень безработицы и инфляции, а также нормализовать дефицит бюджета и госдолг. Трехпроцентный рост позволяет сокращать дефицит и снижать давление госдолга.
— То есть за все хорошее?
— Да. Если говорить о базовых принципах. Сюда же можно отнести дерегулирование — важнейший элемент политики Трампа, который часто не обсуждается. За время администрации Байдена количество бюрократических требований к бизнесу выросло на 10 тысяч страниц. А всего их больше 300 тысяч. В самой либеральной крупной экономике предприниматели сталкиваются с кучей формальностей. Как в России — «дайте справку», «предоставьте отчет о равенстве», «подтвердите соблюдение прав работников» и так далее. Например, если вы захотите начать производство новых лекарств, даже пробное, вам потребуется пройти тестирование, которое займет полтора года и обойдется в $10 млн.
Позиция Трампа состоит в том, что на каждое новое ограничение отменять от двух до пяти старых. Это системная работа, о которой сложно судить со стороны. Но именно в этом проявляется свобода предпринимательства.
— То есть декларативно все очень хорошо.
— Да. Дальше — не повышать налоги, потому что свободные финансовые ресурсы используются эффективнее населением и корпорациями, чем государством. Если налоги не растут и одновременно сокращается дефицит, значит, и госрасходы увеличивать нельзя.
— А нельзя ли таких политиков, но без запретов абортов?
— Увы, так не получается. Хотя был прецедент — Билл Клинтон. В 1992 году он выиграл выборы, в 1993-м стал президентом. Это был конец холодной войны, когда можно было сократить военные расходы, но американская экономика была в депрессии. На большом семинаре в Литтл-Роке в декабре 1992 года основной задачей обозначалось сокращение дефицита на $500 млрд. В первые два года его президентства расходы резко сокращались, что в условиях рецессии всегда тяжело.
Это стало одной из причин поражения демократов на промежуточных выборах 1994 года — отдали одну из палат. Но с 1995-го по 2000-й Америка жила с профицитом бюджета. Причем без повышения налогов. Более того, даже возник вопрос: что будет, если госдолг исчезнет вовсе?
— Без госдолга тоже плохо?
— Плохо для страны, которая утверждает, что ее валюта является глобальной. Если ваша валюта глобальная, то инвесторы должны иметь возможность вложиться. Самым надежным активом является госдолг. К счастью для «скептиков», пришел Джордж Буш, развязал войны в Афганистане и Ираке, которые стоили Америке $10 трлн, и госдолг снова начал расти, вырвавшись из-под контроля.
— Итак, это их [команды Трампа] экономические взгляды?
— Да, это их цели и принципы: фискальная устойчивость, контроль инфляции, энергетическая независимость, дерегулирование экономики и стимулирование ее роста.
— А методы?
— Здесь же и методы.
Дальше часть вопроса связана с взаимоотношениями США и остального мира. Трамп и его команда считают, что Америку обманывали и использовали. На мой взгляд, такой взгляд — меркантилизм XVII века, согласно которому все богатство происходит от товаров и торговли. Проще говоря, если продаешь больше, чем покупаешь, то выигрываешь.
— Вот откуда озабоченность торговым дефицитом.
— Да. В логике Трампа: если вы как страна продаете нам товаров на 20 единиц, а покупаете у нас на 10, значит, вы «высасываете» у нас 10 единиц богатства.
— Но ведь вы нам деньги даете.
— Здесь у Трампа сбоит. Желание считать себя жертвой приводит к тому, что факты подгоняются под диагноз. Мухи и котлеты — все вместе.
Помимо этого, звучат обвинения в нерыночных методах. Например, в манипуляциях валютным курсом в адрес Китая, который в начале 2000-х такое практиковал, но затем отказался (занижение юаня). Казначейство США регулярно публикует доклады о валютной политике других стран, и серьезных обвинений в манипуляциях нет.
Более обоснованны обвинения в воровстве интеллектуальной собственности. Китай активно этим занимается и не считает чем-то зазорным, особенно если ворованные технологии используются для производства товаров на внутреннем рынке.
А еще Китай субсидирует свою промышленность, что дает ему конкурентные преимущества на фоне неограниченного ресурса рабочей силы. В частности, можно просубсидировать N-количество заводов по производству электромобилей, которые выпускать проще, чем машины с ДВС. Таким образом, Китай субсидирует промышленность, создает избыточные производственные мощности и за счет этого в состоянии демпинговать.
Все относится к Китаю, но мы распространяем это на всех, включая Евросоюз, Канаду, Мексику, Великобританию, Вьетнам. Все одним миром мазаны, все от нас чего-то хотите.
— Тут явно есть психология. Есть психология, есть экономически обоснованная часть. Какова доля психологического в этой системе верований, а какова доля резонных аргументов?
— Прежде чем ответить, хочу сделать небольшую ремарку. В окружении Трампа есть более интеллектуальные люди — например, руководитель Совета экономических консультантов Стивен Миран.
— Выпускник Гарварда.
— У него позиция концептуально другая. Вся система отношений Трампа с внешним миром направлена на разрушение той системы глобализации, которую США строили со времен Второй мировой войны.
— Это всех шокирует.
— Да, потому что раньше Америка активно продвигала глобализацию: через МВФ и Всемирный банк заставляла другие страны идти в этом направлении, зарабатывала на этом больше всех. А теперь вдруг — «Стоп-машина, задний ход!».
Стивен Миран трактует концепцию иначе: вся глобализация (это правда) построена на том, что США обеспечивают свободу судоходства и безопасность экономических связей во всем мире.
— Мировой полицейский.
— Но в смысле машины сопровождения, не бить дубинкой. Плюс — США продвигали снижение таможенных барьеров. Но все это стоит денег. Например, Индия хочет торговать с Бразилией, рассчитываются в кровном американском долларе. США, таким образом, эмитент глобальной резервной валюты. То есть и обеспечивают безопасность, и дают мировую резервную валюту. Вы этим пользуетесь бесплатно, но пора платить. Как — все равно: можно через рост тарифов, через покупку американского вооружения, участие в военных операциях или просто переводом денег в американскую казну.
И здесь для меня парадокс: Америка сама разрушает систему глобализации, от которой выиграла больше всех. Когда я пытаюсь понять, видят ли они, что это не будет работать, возникает ощущение, что у них в расчетах, оценках, прогнозах нет фактора времени, который очень важен в экономике.
США повышают пошлины, чтобы компании со всего мира пришли строить заводы внутри страны. Промышленность в США — всего 10% ВВП. Сферу услуг Трамп в расчет не берет. Получается, что купить у нас особенно нечего, кроме нефти, газа и немного оружия. Стройте у нас — будем покупать отечественное.
— Но это время?
— Любой промышленный проект — от трех до семи-десяти лет. А как жить это время? Условно посчитали, что средняя пошлина будет порядка 25%, значит, весь импорт подорожает на 25%. Вслед за повышением цен на импортные товары подорожают американские конкуренты, и американский народ столкнется с инфляцией. Но у вас товаров больше не станет. Даже предположим, что эти заводы начнут строиться, результат будет через пять лет, а страна будет жить в условиях повышенной инфляции.
Экономика сейчас идет вверх, безработица в 3% — исторический минимум. Эмигрантов не пускают. Но где брать рабочих для всех новых заводов? А рабочих еще нужно учить, предложить им конкурентные зарплаты…
— Что дополнительно ускоряет инфляцию.
— Да, и все это делает проект сомнительным. Складывается ощущение, что Трамп и его команда верят, что, если США сделать изолированной экономической системой, наступит полная самодостаточность.
— Это уже где-то читали…
— Да, как Северная Корея. Но только вы будете покупать нашу нефть и газ, а мы на вырученные деньги будем у вас что-то покупать.
— Это вообще российская модель.
— Абсолютно. Дальше — если Америка откажется от торгового дефицита, ей не будет нужен приток капитала. Тогда кто купит американский госдолг? Давление в эту сторону означает, что американское население должно меньше потреблять, больше сберегать.
— Вся модель рушится.
— С одной стороны, рушится глобальная экономика, потому что исчезает один из крупнейших центров потребления. Европа и Америка — главные потребители. Все остальные страны туда продают и счастливы, получают в обмен евро либо доллары. Соответственно, империя говорит: «Я у вас ничего покупать не буду». — «А куда мы все это будем продавать?» — «А это ваши проблемы». — «А что вы будете потреблять?» — «А мы сейчас сами будем производить». А теперь давайте-ка мы проверим, что быстрее наступит.
Пошлины в 145% создают Китаю проблемы. Предположим, остановится 7% его промышленности, которая работает на экспорт в Америку, — это минус 2,5% ВВП. Это болезненно, но китайская плановая система сможет справиться с шоком.
А американский потребитель? На горизонте трех-пяти лет никакие американские товары еще не появятся. Китайские подорожают на 145%, а заменить их быстро невозможно: ни Вьетнам, ни Таиланд не справятся с китайскими объемами производства товаров, которые поставляются в Америку.
Интересно, что будет на промежуточных выборах через полтора года? Китай не собирается уступать, а внутренних ресурсов для противостояния в торговой войне у него, на мой взгляд, больше, чем у США.
А американская система? Любой бизнесмен подумает сто раз над тем, стоит ли завозить товар с пошлиной 145%? Особенно когда президент может отменить эти пошлины в любой момент.
— Трамп может так резко дать назад?
— Трамп может все.
Переговоры по Украине
— Ваша последняя книга под названием «Шанс» о том, почему после поражения Советского Союза в холодной войне не появился аналог плана Маршалла и почему отношения между Россией и Западом не сложились. Правильно ли я понимаю, что на рабочем этапе книга называлась «Упущенный шанс»?
— Да, на какой-то стадии она действительно так называлась.
— На эту тему есть очень хорошее интервью Сергея с Лизой Лазерсон. Рекомендую посмотреть почти 2,5 часа интереснейшего разговора. Книга тоже очень стоит прочтения. Как я поняла вашу мысль, дело было в наборе факторов. Один из них — в Америке тогда была своя повестка, и некому было по-настоящему разобраться в потребностях России. Не хватало экономического анализа. Я вижу здесь большие параллели с сегодняшней ситуацией: переговоры между Путиным и Трампом начались, но Америка до конца не понимает, чего хочет Россия. США стремятся как можно быстрее решить проблему с войной, но этим вредят и себе, и Украине. Как вы оцениваете ситуацию?
— Вы сами очень точно описали суть. Я бы выделил два главных фактора. Во-первых, 1992 год был абсолютно неудачным для начала реформ в России с точки зрения американской внутренней политики. Это был последний год администрации Джорджа Буша-старшего. Его кампания была невнятной, он дистанцировался от своих главных достижений во внешней политике, а экономика находилась в рецессии. В его окружении было много «ястребов» холодной войны, убежденных, что «русскому медведю» помогать не стоит — все равно останется медведем. В итоге год был просто потерян, поскольку Бушу было не до России. Потом администрация переключилась на избирательную кампанию, которую они проиграли. И Россия исчезла с повестки.
На смену пришел Клинтон — губернатор Арканзаса без опыта во внешней политике, хотя все демократы были уверены в победе Буша. На должность своего главного советника по России Клинтон назначил друга по учебе в Оксфорде Строуба Тэлботта. Это прекрасный журналист, переводчик мемуаров Хрущева, но в экономике он вообще ничего не понимал и даже не пытался разобраться в проблемах и причинах того, что России нужно. Короче говоря, в Америке не было архитектора российской политики.
Хотя Клинтону хотелось помогать России, ему хотелось иметь хорошие отношения с Ельциным. У них была взаимная химия. Американские военные были счастливы сотрудничать с российскими генералами. Но позитивной повестки дня никто не мог создать, а крыло, которое говорило, что медведь все равно останется медведем, постепенно усиливалось и в конце концов подтолкнуло к расширению НАТО. Россия, у которой был свой набор факторов, восприняла это как предательство и смертельно обиделась.
— Обида России возникла еще до Путина?
— Да. Есть множество телеграмм из американского посольства того времени о том, что вся российская политическая элита против расширения НАТО.
— Это объективная оценка?
— Да, объективная. Я читал сотни страниц дипломатической переписки. Мотив у США был защитить страны Восточной Европы от угрозы.
— От какой? От России?
— Вообще и от России тоже. Страны Восточной Европы настаивали на вступлении в НАТО, опасаясь возвращения коммунистов к власти.
— То есть все боялись реванша?
— Именно. И американские дипломаты предупреждали, что Россия воспримет расширение НАТО крайне болезненно, это неправильное решение.
Ельцин осознал, что политика сближения с США не дала результатов, и назначил министром иностранных дел вместо Андрея Козырева Евгения Примакова. Вектор отношений стал прагматическим, но о полноценном партнерстве речи уже не шло.
К концу 1995 года Россия прошла самый тяжелый период в экономической реформе. В этот момент поддержка МВФ стала значимо больше. Но Чеченская война изменила расклад сил в Кремле — началось возрождение КГБ. Силовые методы решения проблем стали нормой. Шансы на реальное сближение между Россией и США растворились окончательно.
— Сейчас есть попытки переговоров между администрациями США и России, вы видите шанс на успех?
— Доктрина Трампа — принудить к миру: одному скажу, что дам оружие, другому скажу, что не дам оружие. Но она в реальности работает только в одну сторону — давление на Зеленского. «Не дам оружия», что достаточно просто. А в части второй формулы — «дам оружие» — выясняется, что Трамп на это идти не готов. Ни один новый пакет помощи Украине Конгресс не собирается одобрять. А никаких других рычагов давления на Путина у Трампа, судя по всему, нет. По крайней мере, по состоянию на сегодня, разговоры об усилении санкций — это пустой трюк. Путин, в свою очередь, талантливо изображает готовность к переговорам. Он не говорит Трампу «нет», но затягивает процесс, предлагает обсудить условия. А Трамп хочет наоборот: сначала перемирие — потом условия.
— Но долго ритуальный танец продолжаться не может?
— Это не может продолжаться бесконечно. Мы уже несколько раз слышали, что у Трампа терпение подходит к концу, что он зол. Вопрос: а у тебя есть чем надавить на Путина?
— Есть?
— Теоретически — через Индию угрозой вторичных санкций на закупку российской нефти. При этом дать согласие Саудовской Аравии, чтобы она открыла краны и заместила российскую нефть в Индии. Плюс еще давить на Турцию, которая покупает большое количество российских нефтепродуктов, смешивает со своими и продает их Европе. Все прозрачно, все хорошо известно. Угроза вторичных санкций и введение вторичных санкций могут усилить давление на экономику.
Но не факт, что даже обрушение рубля — 150 рублей за доллар — заставит Путина остановить войну. Не факт. В моем понимании, та формула, с которой он выходил в начале, дам оружие или не дам оружие, — единственный аргумент, чтобы принудить Путина к переговорам, подписанию перемирия. Поскольку этот аргумент убран со стола...
— А почему он убран со стола?
— У меня ощущение, что Трамп — пацифист. Он говорит, что против войны…
— Путин тоже говорит, что он против войны.
— Но, если я против войны, я не хочу давать оружие, чтобы убивали людей. Нет объяснения. Это же мой домысел, чистая фантазия. Как я это объясняю? Ему нужно выйти в Конгресс. Мы видели, какие масштабы американской помощи были. Для того чтобы это произвело какое-то впечатление на публику или на Путина, это должно быть $20–30 млрд. То есть в 2–3 раза больше, чем в прошлые годы.
— Кажется, это противоречит всему, что мы только что обсуждали.
— Да. Мой пессимистический прогноз состоит в том, что в какой-то момент Трамп скажет: «Устал я от вашего Путина, от вашей Украины. Европа — это ваши проблемы, вы как хотите, так и решайте».
— То есть он просто скажет: «Я умываю руки»?
— Да. Забудет про эту проблему.
— Какими могут быть последствия?
— Для Украины печальными.
— Это означает, что Россия продолжит воевать?
— У Путина в руках стратегическая инициатива. У него больше людей, больше вооружений, для него цена человеческой жизни значительно меньше, чем в Украине. ВПК работает, и он готов давить «мясными штурмами». Способность ВСУ к сопротивлению явно не увеличивается. Американские поставки практически иссякают, Европа что-то может поставлять, но не полностью может заменить. Ассортимент не тот же самый, что у Украины. Украине явно не хватает систем противовоздушной обороны, у Украины явно нет достаточного количества систем, которые позволяют бороться с дронами, которые сотнями налетают, и видно, что они уже пробивают оборону. И самое главное, что у Украины нет ни человеческого ресурса, ни материального ресурса, чтобы на фронте перехватить инициативу и начать давить в другую сторону. Почему Путин должен останавливать войну? Он летом 2022 года принял решение — переходим к войне на истощение. План «А» с быстрой сменой власти не удался. Соответственно, переходим к войне на истощение. Как сказал Черчилль: «В войне побеждает тот, у кого ресурсов больше». У кого ресурсов больше? У нас. Давим. Пока инфляция 12% нормально, доллар стоит смешные 83–84 рубля…
— Пока самая быстрорастущая валюта 2025 года.
— Да. Почему Путин должен соглашаться на остановку войны, не получив пряников? А позиция Трампа состоит в следующем. О пряниках будем говорить только после того, как остановим войну. А Путин говорит, что сначала пряники.
— Все зациклились?
— В моем понимании, да. И самое главное — на Зеленского давить легко.
— На Зеленского давить легко, но он не давится.
— Он не сильно давится, но вспомните, что, помимо поставок вооружения, Америка дает разведывательную информацию. Хотя оружия нового нет, а разведывательная информация дается. Чем давить на Зеленского, мы понимаем.
— Хорошего конца не видно? Но конец будет?
— Все войны заканчиваются политическими соглашениями. Но соглашение возникает либо тогда, когда стороны понимают, что дальше невозможно изменить ситуацию, либо тогда, когда затраты становятся неприемлемыми. Никто из нас не знает готовность Украины к сопротивлению.
Мне очень хочется, чтобы Украина остановила войну на комфортных для себя условиях, но я пока не понимаю, как к этой точке можно прийти.
Судьба доллара
— Вы говорили о госдолге, что он связан с резервной валютой. Меня очень беспокоит судьба резервной валюты, потому что это некий устоявшийся инструмент, свод неписаных правил. И сейчас происходит инфляция этого инструмента.
— Есть хорошая новость и плохая. С какой начнем?
— С плохой, конечно.
— Страной с резервной валютой управляет непредсказуемый человек, действия которого могут иметь самые непредсказуемые последствия. Хорошая новость — в том, что другой резервной валюты нет. На уровне простого человека, конечно, есть евро, английский фунт, есть австралийский и новозеландский доллар, швейцарский франк. Я говорю на уровне мировой экономики, на уровне больших игроков, на уровне стран, центральных банков, крупнейших корпораций.
Резервная валюта — это не просто расчетная единица, курс которой относительно стабилен на протяжении времени. Более того, она позволяет размещать средства в финансовые инструменты, которые сохраняют или даже увеличивают свою стоимость. Финансовых рынков нужного объема в мире просто нет. Даже евро — формально единая валюта, а финансовые рынки раздельные: немецкий, французский, итальянский рынки существуют отдельно, с разными рисками, внутренней политикой и проблемами.
Триллионы долларов, размещенные в США, физически некуда перевести. Доллар останется долларом, просто потому что альтернативы нет. Несколько лет назад обсуждали идею глобальной валюты на базе СДР (специальные права заимствования МВФ), но благодаря усилиям американского казначейства ее похоронили. США не хотят отказываться от статуса глобальной валюты.
Мы видим, что доллар подвергается ударам: доходности по долгосрочным казначейским бумагам резко выросли, а их цены упали. Это говорит о снижении спроса со стороны иностранных государств и крупных инвесторов. Но пока замены доллару нет, что бы ни делал Трамп.
— Не Трамп, а доллар.
— Тот же вопрос — а в какой еще валюте Индия может рассчитываться с Бразилией?
— В юане?
— Нельзя. Китайский юань — неконвертируемая валюта. Китайские госбумаги — это внутренний юань, а расчеты между странами — это внешний юань. Из одного в другой нет перехода.
— БРИКС создает свою валюту…
— У Китая очень жесткое валютное регулирование. Если вы вошли внутрь страны и купили китайские бумаги, то не факт, что вы можете вывезти валюту из страны. Это закрытая система. Единая валюта БРИКС? Это вообще смешно. А что объединяет Индию и Китай?
Индия и Китай — геополитические противники, между ними существует давний пограничный конфликт. Они могут собраться раз в год и сказать «Америка, гоу хоум», но о реальном экономическом сотрудничестве речи не идет. Поэтому идея единой валюты БРИКС нежизнеспособна. БРИКС — это мертворожденная история.
— Риски рецессии в США?
— Очень большие. И если исчезнет глобальный потребитель, то мировая экономика тоже пострадает.
— Есть количественные оценки?
— За последний месяц прогноз роста ВВП США на второй квартал снизился с 3% до 0,5%.
— Пока не рецессия, но…
— Для бизнеса важна стабильность. Сейчас компании отказываются заключать импортные контракты: они не знают, по какой цене привезут товар через два месяца. Тарифы Трампа приводят к росту цен на китайские товары, население от безысходности начинает покупать дорогие товары. Соответственно, падает уровень потребления. Американское частное потребление — 70% ВВП. Поэтому риски рецессии очень высокие.
— А глобальная рецессия?
— С ней все сложнее. Мировая экономика редко попадает в минус, кроме форс-мажоров вроде COVID-19. Африка растет за счет демографии, там своя экономическая жизнь. Китай тоже, условно говоря, — это 12–15% мирового ВВП. Они в минус не выходят. Соответственно, у них было 5%, будет 3,5%. Это замедление, но все равно плюс. То есть с точки зрения глобальной экономики в минусе она не будет.
Другое дело, что минус в Америке. Европа и так на уровне рецессии, чуть-чуть отскакивает от нуля, встает с колен и снова падает на живот. Для нас важно, что пострадают сырьевые рынки.
— То есть цены на нефть — вниз?
— Да, и мы это уже видим. Падение цен на нефть объясняется, во-первых, внутренней политикой Дональда Трампа, а во-вторых, неожиданным решением ОПЕК+ перейти от квот к наращиванию добычи. Проблема состоит в том, что несколько стран — Россия, Казахстан, ОАЭ — не выполняли свои обязательства по ограничению добычи, и Саудовская Аравия решила: раз уж так, добычу увеличивают все. Если рецессия подтвердится, цена на нефть продолжит падать.
— Почему в команде Трампа нет более компетентных экономических советников, несмотря на обилие нобелевских лауреатов в США?
— Количество нобелевских лауреатов никак не влияет на качество экономической политики. Потому что экономическая наука, за которую дают нобелевские премии, — это, как у нас шутили, неудавшиеся математики. Я с огромным уважением отношусь к ученым-экономистам, но их исследования далеки от жизни, от реальной экономической политики. Компетентных экспертов по экономической политике, экономистов-практиков в США много, но в политику идут далеко не все.
Во-первых, отбор на госслужбу сильно завязан на личные отношения с политическим лидером и принадлежность к его поколению. Во-вторых, кандидаты должны быть «безупречными» — без пятен в истории, без резких взглядов, чтобы пройти одобрение Сената.
А самое главное, что в Америке авторитет госслужбы сильно упал. Уровень зарплаты у топовых госслужащих низкий. Министры получают $150–170 тысяч в год, что по американским понятиям очень мало. Поэтому многие предпочитают остаться в частном секторе. Опытные управленцы редко соглашаются на госдолжности, а молодежь, хоть и амбициозная, не всегда имеет практический опыт. Та же проблема наблюдается и в Госдепартаменте: качество кадров падает.
Мы приводим только отрывки из интервью. Целиком смотрите его на канале «Это Осетинская».
