Текст в качестве послесловия к 8 Марта: профессор кафедры социологии Университета Западного Мичигана Елена Гапова и гендерная исследовательница (!), соосновательница проекта FEM TALKS в МГУ Анастасия Красильникова поговорили о роли женщины в современном мире в истории 20 века и сегодня. Выяснилось, в частности, что феминисткам надо бы аплодировать проекту «советская женщина».
Женщины в СССР одними из первых получили права, о которых гражданки других стран могли только мечтать, но сегодня Россия заметно отстает от Запада в том, что касается гендерного равенства. Каково положение постсоветской женщины сегодня? С советским наследием, стереотипами из «Служебного романа», растущей популярностью курсов по ведической женственности и молодой рыночной экономикой.
Советский гендерный проект
– Как гендерный проект СССР сказался на нынешнем положении постсоветских женщин?
– [Это был] Очень эффективный проект и для своего времени радикально феминистский. Он дал высокую женскую занятость, причем в тех профессиях, где женщин было мало, – это показатель модернизации, который все развитые страны приводят в доказательство продвижения на пути к гендерному равенству. Только у них это произошло позже и в других условиях, часто с использованием труда бедных цветных женщин для того, чтобы образованные могли делать карьеру, у нас же – в условиях форсированной модернизации и ограниченных ресурсов. Этот проект создал систему социальной поддержки (детский сад и пр.), которая позволяла женщине выйти на работу и не зависеть от мужчины. Сексуальность стала свободнее, особенно с 1960-х, хотя с оговорками и проблемами в связи с невниманием к контрацепции.
Конечно, советский гендерный проект вырос из labour feminism, он не видел многих проблем, которые были поставлены на Западе в 1970-е. Но тут важно не впадать в «презентизм», то есть не предъявлять претензий к прошлому, исходя из сегодняшних представлений о том, каким оно должно быть.
Как тот гендерный проект влияет на сегодняшнюю жизнь? Он задал определенный режим социального воспроизводства, который включал огромную сферу предоставляемых государством услуг. И теперь мы чаще всего думаем о гендерном равенстве в терминах распределения. В Штатах, например, где нет оплачиваемого декретного отпуска как федерального закона и очень дорогие детские учреждения, представление о гендерном равенстве сосредоточено на категориях «признания»: личной автономии, сексуальном выборе, борьбе с насилием и так далее.
– Есть довольно распространенная точка зрения, что советские женщины наелись феминизма при СССР и теперь хотят мужа, а решать ничего не хотят. Насколько это близко к истине?
– Они бытовых проблем наелись в то время и хотели бы жить лучше. Но совершенно не хотели бы отдать то, к чему привыкли: образование, профессиональную занятость, дающую автономию, и так далее. Конечно, в контексте постсоветских перемен, экономического неравенства возник буржуазный идеал – семья с мужчиной-добытчиком и женой-домохозяйкой. Феномен для нас непривычный – в отличие от Запада, где эта модель была всегда.
о по экономическим причинам такая форма семьи осуществима только для части населения России, да и жить таким образом хотят далеко не все женщины и мужчины. Хотя постсоветская публичная сфера стала очень сексистской, демодернизация невозможна в широких масштабах. Поэтому я сериал «Рассказ служанки» не смотрю. Как говорил Толстой, «он пугает, а мне не страшно».
– Откуда стереотип о постсоветской женщине со скалкой в руке и ленивом муже-алкоголике, которого притесняет теща?
– Сюжет со злой и властной женщиной и слабым и бездеятельным мужчиной есть почти во всех культурах. Как-то в утренней программе Good Morning, America, которая идет на канале ABC, был сюжет, где зоолог рассказывал о львиной семье. Львица приносит самцу добычу, кормит его. И ведущая программы, известная журналистка Дайан Сойер, замечает: «What’s new?»
Этот же сюжет – женщина, которая «держит на себе все», – используется в российском сериале «Обыкновенная женщина». На Востоке есть пословица «женщины держат половину неба». Мне кажется, что это не только отражение действительности, но и своего рода аргумент в споре между мужчинами и женщинами «кому тяжелее» и «кто работает больше». Такие переговоры в том или ином виде в культуре идут всегда.
– В чем была специфика этих переговоров в СССР?
– В условиях, в которых они проходили. Кажется, генерал де Голль сказал после войны, что надо собрать все цветы мира и положить к ногам простой советской женщины, которая вынесла на себе тыл и частично фронт. Есть популярная точка зрения – я помню, об этом писалось еще в рукописном феминистском журнале «Мария», который делали в Ленинграде в конце 1970-х несколько диссиденток (их перед Олимпиадой 1980 года выслали из страны). В одном номере была статья о том, что советская власть не позволяет мужчинам стать «мужчинами», забирая у них возможности для выполнения этой роли. Очень нефеминистская точка зрения, кстати.
– В советском кино тоже нередко воспроизводятся образы отношений сильной женщины и карикатурно безвольного мужчины.
– Вам, я думаю, интересен анализ «Служебного романа» и других фильмов того же времени. В «Служебном романе» женщина – начальница и признанный профессионал. А это совершенно другой расклад, чем женщина в зависимом положении, пытающаяся завладеть вниманием мужчины. Она, если понадобится, может сказать: «Пошел вон, дурак», в отличие от героини американского фильма «Красотка», например. Если, конечно, мы не считаем, что хотеть отношений с мужчиной – это признак подчиненности сам по себе.
Вообще, кажется, сейчас у советского искусства «расцвет». Оно стало модным, и в сети много сообществ, где выкладывают картины, живопись, графику эпохи соцреализма. И когда смотришь много, то очевидно – если говорить о сюжетах – как много в этих произведениях женщин на работе, в профессии, в творчестве и поиске.
В свое время мы над таким иронизировали, нам это казалось совком, потому что это было ходульно, нарочито. В западном искусстве того времени такого было мало, а нам хотелось «как там». Это выглядело показателем приобщенности к модерности. Конечно, «женщина, укладывающая шпалы», стала тропом – она используется для насмешки над социализмом, который заставил женщин заниматься тяжелым трудом, а без него они бы все разливали чай.
НовотячитаюкнижкуамериканкиСарыСмаршHeartland: A Memoir of Working Hard and Being Broke in the Richest Country on Earth. Она описывает свое детство среди фермеров Канзаса во времена президента Рейгана и замечает: «В какой-то степени там, где я выросла, линия раздела между мужчинами и женщинами не была столь четкой, как я видела в более привилегированных местах. Женщины, что растили меня, водили трактора, поварничали в столовых, подавали в ресторанах, укладывали сено, работали на сборочных конвейерах, ухаживали за стариками, были ночными санитарками в больницах маленьких городков, двигали ящики на складах». Это современное свидетельство, из самой богатой страны мира, и очень важное. Женщины, занятые тяжелым трудом, были всегда и есть сейчас, хотя развитие технологий постепенно и решает этот вопрос.
Современный феминизм и российское государство
– Еще есть мнение, что в СССР равенство было достигнуто, и современный феминизм российской женщине не нужен – это как бы перегиб.
– Мне кажется, такого мнения нет, скорее, говорят о том, что многое было достигнуто. Вы видите, как много стали говорить о домашнем насилии. Это связано не только с тем, что сказать об этом теперь можно, но и с тем, что женщины стали уязвимее. Они чаще оказываются в ситуации, когда насилие или домогательства возможны, а женщина перед ними беззащитна. При социализме начальник мог, конечно, приставать, хотя это было редко и, главное, предприятие ему не принадлежало. И там был местком, партком, как бы мы к ним ни относились. А сейчас бизнес частный, и владелец ищет секретаршу с интимом совершенно открыто.
СССР закончился 30 лет назад и не несет ответственности за все, что происходит сейчас. У нас мизерные зарплаты – от низкой производительности труда и высокого экономического неравенства. То есть от того, как средства распределяются в условиях рыночно-сословного общества. И безумие в рекламе и на ТВ, которое женщину суперсексуализирует и объективирует, все эти «Телка дала» в рекламе молока – это не из СССР. Это из прекрасного нового мира с рыночной экономикой, открытыми границами, раскрепощенной сексуальностью, «свободой слова» и всем остальным, о чем мы когда-то мечтали. И такие слоганы изобретают не только бородатые люди с горящим взором, призывающие отказаться от медицины, так как мы все равно умрем, но и вполне себе урбанизированные либералы. Многие – с хорошими лицами. Они таким способом утверждают свою мужественность как властную позицию, хотя часто не понимают, что делают именно это.
– При этом многие женщины – как будто из внутренней мизогинии – еще и кидаются защищать свою позицию в этом символическом порядке.
– Вы употребили слово «мизогиния» (женоненавистничество, по-русски говоря – прим. ВиД). Знаю, что оно популярно в молодежной среде. Я его не использую, потому что оно ничего не объясняет. Это попытка перевести проблему структурного неравенства в область индивидуальной психологии. И, соответственно, предложить решение – например, терапию. Ничего против нее не имею, но это такой удобный для капитализма способ деполитизации, когда проблема переводится в плоскость индивидуальной практики – потребления (платной) психологической помощи.
Мне кажется, что в таких случаях женщины не транслируют «мизогинию», а ведут себя рационально. В структурной ситуации, в которой, к примеру, находится жительница маленького городка, выгоднее «иметь крепкую семью», чем «делать карьеру». Для карьеры просто нет возможностей. Так что вариант феминизма, который не предлагает решения реальной проблемы, будет отвергаться.
– Как российское государство относится к своим гражданкам сегодня?
– При социализме это были отношения заботы, но протекционизм ограничивает автономию. Есть мнение, что советские женщины не были зависимы от мужчины, но были зависимы от государства. Сейчас в этих отношениях появился еще один элемент – рынок (хотя Симон Кордонский считает, что у нас его нет, но воспользуемся этим словом).
При этом в мире происходит, как называет это политический философ Нэнси Фрейзер, «кризис социального воспроизводства» или «заботы» (crisis of care). Социальное воспроизводство – это рождение и выращивание нового поколения, уход за стариками и больными, ведение домашних дел, поддержание неформальных связей между людьми. Без него общество не может существовать. Как правило, эта работа включает эмоциональный труд, а выполняют ее женщины. (Шурочка в «Служебном романе» занята именно социальным воспроизводством.) Если в детском саду происходит утренник, три притопа в костюме зайца, то в зале должна быть аплодирующая «публика».
Капитализм эту деятельность «не видит»: если товар не продан, разъясняет Маркс, он как бы не существует, а эта деятельность происходит вне рынка (хотя рынок без нее невозможен). Для нас это новая ситуация, так как прежняя система социального обеспечения была рассчитана на социализм, то есть административное распределение. С приходом рынка, поначалу в жестком неолиберальном варианте, «забота» была делегирована в частную сферу, в семью. Но те, кто эту работу выполняет, не находятся в равных условиях для участия в рынке труда. Поэтому среди получателей государственных пособий так много женщин – они выполняют огромную часть неоплачиваемой работы по социальному воспроизводству.
Но рынок труда за несколько десятилетий кардинально изменился: упала доля устойчивого индустриального труда, он «отослан» в третьи страны, зато выросла информационная сфера и услуги. А это часто прекарная (неустойчивая) занятость. Временная работа, контрактная система, отсутствие больничных, пенсий и жесткая конкуренция. Женщина может быть успешной в этой системе, но только если будет играть наравне с мужчинами. И если в этом контексте смотреть на чайлдфри, очевидно, что такой выбор становится способом существования на рынке труда на равных. Но такое решение не предполагает воспроизводства – именно об этом социальном кризисе говорит Фрейзер.
В России в государственном секторе работает много женщин – их туда «берут», и они туда «идут». Это не очень хорошо оплачиваемая, но устойчивая занятость с определенными гарантиями. Такие работники – люди зависимые. Учительнице, в провинции особенно, некуда уйти из школы, и государство это использует. Я недавно читала исследование политолога Натальи Форрат. Она, изучая данные по Сибири, заметила, что в регионах, где больше учителей, в течение нескольких выборных циклов воспроизводятся цифры поддержки нужных власти кандидатов. Люди (в частности женщины), занятые в государственном секторе, становятся инструментами системы, если государство не находится под контролем гражданского общества.
– Не является ли настойчивая риторическая поддержка материнства со стороны государства закреплением за женщиной только роли матери?
– То есть не нужно поддерживать репродукцию? Пусть как хочет, так и крутится? Или пусть не рожает? Если общество хочет продолжаться, поддержка репродукции необходима. Но поддерживать надо и другие роли женщин, и родительскую роль мужчин тоже. В советское время, кстати, отпуск по уходу за ребенком мог взять отец и вообще любой член семьи, хоть бабушка с дедушкой. Это не значит, что мужчины массово это делали, но такая идея родилась из представления о паритете.
На Западе, особенно в Штатах, материнство в большой степени было частным делом. Работодателю не важно, как вы эту проблему решаете. И если вы пройдете по Манхэттену, то увидите много цветных молодых женщин с колясками, в которых сидят белые дети. Это няни, то есть тот инструмент, который в значительной степени обеспечивает профессиональным женщинам возможность делать карьеру.
В России, как я понимаю, с распадом социализма в больших городах работу «заботы» стали часто выполнять мигрантки из Центральной Азии. Но чтобы были такие няни, должна быть система экономического неравенства, причем не только внутри страны, но и международная. Нужна категория женщин (здесь почти нет мужчин), которых можно нанять за те деньги, которые вы можете заплатить. Эти женщины при этом часто оставляют собственных детей на родине.
– При этом сами российские женщины до сих пор иногда становятся «женами по почте» (mail-order bride) для мужчин из развитых стран.
– Мне кажется, что пик этого явления пришелся на 1990-е годы. Экономическая ситуация была более тяжелой, и многие женщины искали возможность выхода из нее. Сексуальность исторически была предметом обмена, женская в большей степени, чем мужская, по понятным причинам. Эти «обмены» существовали в разных формах, в том числе межнациональных. Женщины угнетенных/поверженных народов присваивались мужчинами-победителями, практически или символически. В Средние века на Кавказе, кажется, один из завоевателей приказал, чтобы все женщины подрезали себе связку на левой ноге. Все они слегка прихрамывали, и это была такая визуализация господства над народом.
После распада СССР российские женщины вышли на международный брачный рынок, а так как постсоциалистические страны были «проигравшими», девушкам приписывались определенные качества, часто эротические.
– В то же время женщин, которые стремятся замуж за иностранцев, российские мужчины очень осуждают – достаточно вспомнить волну шейминга во время мундиаля. Их вообще постоянно осуждают, культура виктимблейминга в России очень сильна. (Шейминг – разновидность травли: человека постоянно и целенаправленно позорят; виктимблейминг – то же явление вид сбоку: обвинения жертвы, типа «сама виновата» - прим. ВиД.)
– В рамках продолжающейся сексуальной революции идет пересмотр понятий «мужчина» и «женщина» и связанных с ними поведенческих практик. Когда-то женщина была «защищена» патриархатом. Это не значит, что патриархат женщину не бил или не насиловал, но открыто он это делал с женщинами в уязвимой позиции – проститутками, например, или крестьянками, которых барин пользовал. Но «благородную» женщину тот же барин должен был защищать и беречь. И женщина должна была «церемониться», вести себя соответствующим образом. В «Войне и мире», когда княжна Марья остается в имении с умершим отцом, кругом отступающая армия, много мужчин с оружием, оказавшийся там Николай Ростов ее спасает, вывозит – это идеальный вариант патриархатной защиты.
Но сегодня женщина может вести себя как угодно. Социально приемлемо, что она открывает любые части тела, пьет, работает и зарабатывает. Но если она больше «не слабая», почему ее надо «беречь»? На Западе, когда поведение женщин массово изменилось, патриархатная «защита» ушла, но возник феминизм второй волны. Он выработал представление о насилии против женщин как знаке отсталости. Женщину нельзя трогать – не потому, что она слабая, а потому, что это проявление осуждаемых обществом патриархатных отношений. Для мужчины престижно не быть патриархатным – это знак принадлежности к авангардной, продвинутой группе, к новой демократической элите.
У нас же изменение поведенческих стандартов происходит одновременно с классообразованием. «Быть мужчиной» часто означает чем-то владеть, в том числе женщинами, особенно если больше нечем. Иными словами, старый механизм сдерживания ушел, а новый только вырабатывается.
На снимке: кадр из фильма «Служебный роман».