The Atlantic пишет о проявившейся в последнее десятилетие тенденции к массовому оглуплению американских институтов. Как указывает автор, профессор социальный психолог Школы бизнеса им. Стерна Нью-Йоркского университета Джонатан Хайдт, главная причина – в подавлении властями США свободы мысли и выражения мнений. Повсеместно распространился остракизм в отношении несогласных. Огромную негативную роль играют монстры IT-технологий и коммуникаций. Совсем не то, что в России, согласитесь.
На что это было бы похоже - жить в Вавилоне в дни после его разрушения? В Книге Бытия рассказано, что потомки Ноя построили великий город в земле Сеннаар. Они построили там башню "с вершиной, достигающей неба", чтобы "оставить свое имя потомкам". Бог был оскорблен высокомерием человечества и сказал:
"Смотрите, это один народ, и у всех них один язык. И это только начало того, что они собираются сделать. Ничто из этого теперь не будет для них невозможным. Сойдем же вниз и смешаем язык их, так что один не поймет речи другого".
В тексте не говорится, что Бог разрушил башню, но во многих популярных интерпретациях этой истории он это делает, поэтому давайте запомним этот драматический образ: люди, блуждающие среди руин, неспособные общаться, обреченные на взаимное непонимание.
История Вавилона — лучшая из метафор, которую я нашел для того, чтобы описать то, что случилось с Америкой в 2010-х, и ту раздробленную страну, в которой мы сейчас живем. Очень внезапно что-то пошло не так. Мы дезориентированы, не можем говорить на одном языке или признавать одну и ту же истину. Мы отрезаны друг от друга и от прошлого.
Уже давно ясно, что красная Америка и синяя Америка (речь идет о партийных цветах республиканской и демократической партий – Прим. ИноСМИ) становятся похожими на две разные страны, претендующих на одну и ту же территорию, с двумя разными версиями Конституции, экономики и американской истории. Но "Вавилон" — это не история о разных племенах. Это история о раздроблении всего и вся. Речь идет о разрушении всего, что казалось прочным, о рассеивании людей, которые когда-то были единым сообществом. Это метафора того, что происходит не только между красным и синим, но и внутри левых и правых, а также внутри университетов, компаний, профессиональных ассоциаций, музеев и даже семей.
Вавилон — это метафора того, что некоторые социальные сети сделали почти со всеми группами населения и учреждениями, наиболее важными для будущего страны. И с нами как народом. Как это произошло? И что это предвещает для жизни Америки?
Неудача современной вавилонской башни
Есть направление движении истории, и оно заключается во взаимодействии разных вещей в больших масштабах. Мы видим эту тенденцию в биологической эволюции, в череде "больших переходов", через которые сначала возникли многоклеточные организмы, а затем между различными организмами развиваются новые симбиотические отношения. Мы видим это и в культурной эволюции, как объяснил Роберт Райт в своей книге 1999 года "Не ноль: логика судьбы человечества" (Nonzero: The Logic of Human Destiny). Райт показал, что история включает в себя серию переходов, вызванных ростом плотности населения и новыми технологиями (письмо, дороги, печатный станок), которые создали новые возможности для взаимовыгодной торговли и обучения. Конфликты с нулевой суммой — такие как религиозные войны, возникшие, когда печатный станок распространял еретические идеи по всей Европе, — лучше рассматривать как временные неудачи, а иногда даже как неотъемлемую часть прогресса. (Эти религиозные войны, как он утверждал, сделали возможным переход к современным национальным государствам с более просвещенными гражданами.) Президент Билл Клинтон похвалил книгу за оптимистичное изображение будущего, движущегося к большему взаимодействию и к большей кооперации людей благодаря продолжающемуся технологическому прогрессу.
Ранний Интернет 1990-х годов с его чатами, досками объявлений и электронной почтой иллюстрировал этот тезис о человеческом взаимодействии, как и первая волна платформ социальных сетей, запущенных примерно в 2003 году. Myspace, Friendster и Facebook (социальная сеть Facebook входит в американскую компанию МЕТА, признанную в РФ экстремистской; деятельность обеих организаций на территории России запрещена – Прим. ИноСМИ) упростили общение с друзьями и даже незнакомыми людьми, чтобы говорить об общих интересах бесплатно и в невообразимых ранее масштабах. К 2008 году Facebook стал доминирующей платформой с более чем 100 миллионами пользователей в месяц, а сегодня их количество приближается к 3 миллиардам. В первом десятилетии нового века многие считали социальные сети благом для демократии. Какой диктатор мог навязать свою волю взаимосвязанным гражданам? Какой режим может построить стену, чтобы не пустить через нее Интернет?
Вершиной техно-демократического оптимизма был, пожалуй, 2011 год, год, который начался с "арабской весны" и закончился глобальным движением "Occupy". Именно тогда Google Translate стал доступен практически на всех смартфонах, так что можно сказать, что 2011 год был годом, когда человечество восстановило Вавилонскую башню. Мы были ближе, чем когда-либо, к тому, чтобы стать "одним народом", и эффективно преодолевали проклятие разделения по языку. Техно-демократическим оптимистам это казалось только началом того, на что способно человечество.
В феврале 2012 года, готовясь сделать Facebook публичным и начать продажу его акций на рынке, Марк Цукерберг размышлял о тех необычных временах и излагал свои планы. "Сегодня наше общество достигло еще одного переломного момента", — написал он в письме инвесторам. Facebook надеется "изменить то, как люди распространяют и потребляют информацию". Предоставив им "возможность делиться", мы поможем им "еще раз преобразовать многие из наших основных институтов и отраслей".
За прошедшие с тех пор 10 лет Цукерберг сделал именно то, что обещал. Он изменил то, как мы распространяем и потребляем информацию; он преобразовал наши институты и подтолкнул нас к преодолению переломного момента. Но все случилось совсем не так, как он ожидал.
Все идет под откос
Исторически цивилизации по мере своего роста полагались на общую кровь, богов и врагов, чтобы противодействовать тенденциям к разделению. Но что объединяет большие и разнообразные светские демократии, такие как Соединенные Штаты и Индия, или, если уж на то пошло, современные Великобританию и Францию?
Социологи выделили как минимум три основные силы, которые в совокупности связывают успешные демократии: социальный капитал (обширные социальные сети с высоким уровнем доверия), сильные институты и общую историю. А социальные сети ослабили все три эти фактора. Чтобы увидеть, как это происходит, мы должны понять, как социальные сети менялись с течением времени, особенно в течение нескольких лет после 2009 года.
В своих ранних воплощениях такие платформы, как Myspace и Facebook, были относительно безобидными. Они позволяли пользователям создавать страницы, на которых можно размещать фотографии, семейные новости и ссылки на преимущественно статические страницы своих друзей и любимых групп. Таким образом, ранние социальные сети можно рассматривать как еще один шаг в долгом прогрессе технологических усовершенствований — от почтовой службы, к телефону, и далее к электронной почте и текстовым сообщениям, которые помогли людям достичь их вечно желанной цели — поддерживать социальные связи с себе подобными.
Но постепенно пользователи социальных сетей стали более свободно делиться интимными подробностями своей жизни с незнакомцами и корпорациями, не испытывая при этом никакого дискомфорта. Как я писал в статье Atlantic 2019 года в соавторстве с Тобиасом Роуз-Стоквеллом, "люди стали более искусными в постановке своих спектаклей и управлении своим личным брендом — действиях, которые могут произвести впечатление на других, но не укрепляют дружбу так, как это делает простой телефонный разговор".
Как только платформы социальных сетей научили пользователей тратить больше времени на перформанс и меньше времени на общение, была подготовлена почва для серьезной их трансформации, которая началась в 2009 году: усиление "вирусной динамики".
До 2009 года Facebook предоставлял пользователям простую временную ленту — бесконечный поток контента, созданного их друзьями и знакомыми, с самыми новыми сообщениями вверху и самыми старыми внизу. Это часто было ошеломляющим по своему объему, но это было точное отражение того, что публиковали другие. Ситуация начала меняться в 2009 году, когда Facebook предложил пользователям возможность публично "лайкать" публикации одним только нажатием кнопки. В том же году Twitter представил нечто еще более мощное: кнопку "Ретвитнуть", которая позволяла пользователям публично одобрять пост, а также делиться им со всеми своими подписчиками. Facebook вскоре скопировал это нововведение, создав собственную кнопку "Поделиться", которая стала доступна пользователям смартфонов в 2012 году. Кнопки "Нравится" и "Поделиться" быстро стали стандартными функциями большинства других платформ.
Вскоре после того, как кнопка "Нравится" начала предоставлять данные о том, что лучше всего "зацепило" пользователей, Facebook разработал алгоритмы, позволяющие предоставлять каждому пользователю контент, который с наибольшей вероятностью вызовет "лайк" или какое-либо другое взаимодействие с ним, в том числе и "поделиться". Более поздние исследования ученых показали, что те сообщения, которые вызывают сильные эмоции — особенно гнев на аутсайдеров и другие группы — чаще всего и вызывают инстинкт "поделиться".
К 2013 году социальные сети превратились в новую игру, с динамикой, отличной от той, что была в 2008 году. Если вы были умелым или удачливым, вы могли создать пост, который становился "вирусным", т.е. популярным и делал вас "интернет-известным" на несколько дней. А вот если вы оплошали, вас могли засыпать комментариями с выражением недовольства и даже ненависти. Ваши посты становились успешными и популярными, или провальными и позорными в зависимости от кликов тысяч незнакомцев, и вы, в свою очередь, тоже вносили в эту игру тысячи кликов.
Эта новая игра поощряла нечестность и подстраивание под настроения толпы: пользователи руководствовались не столько своими истинными предпочтениями, сколько своим опытом получения вознаграждения или наказания, а также своим предчувствием того, как другие отреагируют на каждое твое новое действие. Один из инженеров Twitter, который работал над кнопкой "Ретвитнуть", позже рассказал, что сожалеет об этом своем вкладе, потому что он сделал Twitter "неприятной средой". Наблюдая, как с помощью нового инструмента формируются толпы в Twitter, он думал про себя: "Это похоже на то, как мы что вручили бы 4-летнему ребенку заряженное оружие".
Как социальный психолог, изучающий эмоции, мораль и политику, я тоже видел, как это происходит. Недавно созданные платформы были почти идеально спроектированы для того, чтобы выявить наши яро морализаторские, но наименее способные к сочувствию стороны. Громкость возмущения публики оказалась шокирующей.
Именно от такого скачкообразного и взрывного распространения публичного гнева пытался защитить нас Джеймс Мэдисон (Джеймс Мэдисон — американский государственный деятель, четвёртый президент США, один из ключевых авторов Конституции США и Билля о правах – Прим. ИноСМИ), когда работал над проектом Конституции США. Создатели американской Конституции были прекрасными социальными психологами. Они знали, что у демократии есть ахиллесова пята, потому что она зависит от коллективного суждения людей, а демократические сообщества подвержены такой слабости, как "буйство неуправляемых страстей". Таким образом, ключ к созданию устойчивой Республики заключался в том, чтобы сформировать механизмы, которые остудят пыл хода событий, охладят страсти, потребуют компромисса и предоставят лидерам некоторую изоляцию от сиюминутных настроений толпы, в то же время периодически возлагая на них конечную ответственность перед народом в день выборов.
IT-компании, безмерно повышавшие ту самую "вирусность" сетей с 2009 по 2012 год, погрузили нас в самые страшные кошмары, которые, вероятно мучили Мэдисона. Многие авторы цитируют его комментарии в статье "Федералист № 10" о врожденной склонности человека к "фракционности", под которой он имел в виду нашу любовь разделяться на команды или партии, настолько воспламененные "взаимной неприязнью", что они "гораздо более склонны досаждать и угнетать друг друга, чем сотрудничать для нашего общего блага".
Но это эссе Мэдисона содержит и менее цитируемую, но не менее важную мысль об уязвимости демократии перед глупостью. Мэдисон отмечает, что люди настолько склонны к фракционности, что "даже там, где отсутствует существенный повод, достаточно самых легкомысленных и причудливых расхождений для того, чтобы разжечь их враждебные страсти и спровоцировать их самые жестокие конфликты".
Социальные сети преувеличили легкомыслие и превратили его в оружие. Стала ли наша демократия здоровее теперь, когда у нас в сети Twitter начались драки из-за платья члена Палаты представителей Александрии Окасио-Кортес “TAX THE RICH” на ежегодном Met Gala или платья Мелании Трамп на мемориальном мероприятии 11 сентября, на котором строчка на ее наряде якобы выглядела как небоскреб? А как насчет твита сенатора Теда Круза, критикующего Большую Желтую Птицу (Большая Желтая Птица – Big Bird - персонаж детской телевизионной передачи "Улица Сезам". Имеет рост 249 см и ярко-жёлтую окраску перьев – Прим. ИноСМИ) за твит о его прививке от COVID-19?
Дело не только в пустой трате времени и рассеивании публичного внимания. Это еще и постоянное разрушение доверия. Автократия может использовать пропаганду или страх для мотивации желаемого поведения толпы, но ведь демократия по идее основывается на широком внутреннем признании легитимности правил, норм и институтов. Слепое и безоговорочное доверие к какому-либо конкретному лицу или организации в принципе недопустимо. Но когда граждане теряют доверие к избранным лидерам, органам здравоохранения, судам, полиции, университетам и честности выборов, тогда каждое решение становится оспариваемым. Каждые выборы становятся борьбой не на жизнь, а на смерть, чтобы спасти страну от другой стороны. Самый последний барометр доверия Эдельмана (международная мера доверия граждан к правительству, бизнесу, СМИ и неправительственным организациям) показал, что стабильные и компетентные автократии (Китай и Объединенные Арабские Эмираты) находятся в верхней части списка, в то время как демократии с высоким уровнем внутренних споров, такие как Соединенные Штаты, Великобритания, Испания и Южная Корея оказались в самом низу (хотя и выше России).
Недавние академические исследования показывают, что социальные сети действительно подрывают доверие к правительствам, средствам массовой информации, людям и учреждениям в целом. В рабочем документе, который предлагает наиболее полный обзор исследования, проведенного социологами Филиппом Лоренц-Спреном и Лизой Освальд, делается вывод, что "подавляющее большинство сообщений о связи между использованием цифровых медиа и доверием наносят ущерб демократии". Литература проблемы весьма сложна — некоторые исследования показывают выгоды, которые приносят социальные сети, особенно в менее развитых демократиях. Но обзор упомянутых ученых показывает, что в целом социальные сети усиливают политическую поляризацию, разжигают популизм, особенно популизм правого толка, и способствуют распространению дезинформации.
Когда люди теряют доверие к институтам, они теряют доверие и к тому нарративу, который генерируется этими институтами. Особенно это касается учреждений, которым доверено воспитание детей. Учебные программы по истории часто вызывают политические споры, а Facebook и Twitter позволяют родителям каждый день возмущаться новым отрывком из уроков истории их детей — и уроков математики, и подборки литературы, и любых новых педагогических новаций в любой точке страны. Ставятся под сомнение мотивы учителей и администраторов, и иногда за такими обсуждениями следуют чрезмерно жесткие законы или реформы учебных программ, отупляющие образование и еще больше снижающие доверие к нему. Одним из результатов является то, что молодые люди, получившие образование в послевавилонскую эпоху, с меньшей вероятностью смогут связно изложить то, что мы представляем собой как народ, и с меньшей вероятностью поделятся своим пониманием этого с теми, кто учился в других школах или получил образование в другое десятилетие.
Бывший аналитик ЦРУ Мартин Гурри предсказал эти явления раскола в своей книге 2014 года "Восстание общественности". Анализ Гурри был сосредоточен на подрывающих авторитет власти эффектах экспонентного роста объема информации, начиная с Интернета в 1990-х годах. Написав книгу почти десять лет назад, Гурри уже видел силу социальных сетей как универсального "растворителя", разрушающего связи и ослабляющего институты везде, куда только он может добраться. Он отмечал, что распределенные сети "могут протестовать и свергать, но никогда не управлять". Он описал нигилизм многих протестных движений 2011 года, которые были организованы в основном в Интернете и которые, как и "Захвати Уолл-стрит", требовали разрушения существующих институтов, не предлагая альтернативного видения будущего или создание организации, которая могла бы такое видение дать обществу.
Гурри не является поклонником элит или централизованной власти, но он отмечает конструктивную черту доцифровой эпохи: единая "массовая аудитория", потребляющая один и тот же контент, как если бы все они смотрели на отражение собственного общества в одном и том же гигантском зеркале. В комментарии в журнале Vox он писал:
"Цифровая революция разбила это зеркало, и теперь общественность "втиснута" всего лишь в его осколки. Так что сегодняшняя публика — это не единое целое. Она сильно фрагментирована и эти его фрагменты в основном враждебны друг другу. Преимущественно это люди, которые в гневе кричат друг на друга и живут в "пузырях"! того или иного рода, изолирующих их от других"
Марк Цукерберг, возможно, не хотел ничего этого. Но, перестроив все в безудержной гонке за ростом — с наивным представлением о человеческой психологии, небольшим пониманием сложности институтов и отсутствием заботы о внешних издержках, налагаемых на общество, Facebook, Twitter, YouTube и несколько других крупных платформ невольно уничтожили тот раствор доверия, веры в институты и те нарративы, которые еще как-то скрепляли большую и разнообразную светскую демократию.
Я думаю, мы можем датировать падение башни периодом между 2011 (основной год "нигилистических" протестов по Мартину Гурри) и 2015 годом, годом, отмеченным "великим пробуждением" слева и приходом к власти Дональда Трампа справа. Трамп не разрушал башню, он просто воспользовался ее падением. Он был первым политиком, освоившим новые процессы пост-вавилоновской эпохи, когда возмущение является ключом к "вирусности", перформанс сокрушает компетентность, Twitter может затмить все газеты в стране, а своими историями нельзя делиться в более чем нескольких смежных фрагментах социума, поэтому истина не может получить широкого распространения.
Многие аналитики, в том числе и я, которые утверждали, что Трамп не сможет победить на всеобщих выборах, полагались на пред-вавилонскую интуицию, которая говорила, что такие скандалы, как кассета Access Hollywood (на которой Трамп хвастался совершением сексуального насилия), фатальны для его президентской кампании. Но после крушения Вавилона ничто на самом деле больше ничего не значит — по крайней мере, в смысле прочности общего согласия.
Политика после Вавилона
"Политика — это искусство возможного", — говорил немецкий государственный деятель Отто фон Бисмарк в 1867 году. В пост-вавилонской демократии мало что возможно.
Конечно, цивилизационные войны в Америке и упадок межпартийного сотрудничества существовали и до появления социальных сетей. Еще середина 20-го века была временем необычно низкой поляризации в Конгрессе, которая начала возвращаться к историческим уровням в 1970-х и 80-х годах. А в 1990-е годы идеологическая дистанция между двумя партиями стала увеличиваться значительно быстрее. Fox News и "Республиканская революция" 1994 года превратили Республиканскую партию в более воинственную партию. Например, спикер палаты представителей Ньют Гингрич не рекомендовал новым республиканским членам Конгресса переезжать со своими семьями в Вашингтон, округ Колумбия, где они могли бы установить социальные связи с демократами и их семьями.
Таким образом, межпартийные отношения к 2009 году уже были натянутыми. Но усиление "вирусности" социальных сетей после этого вообще сделало опасным то, что вас могли увидеть "братающимся" с врагом или просто неспособным атаковать врага с достаточной энергией. Справа термин RINO ("республиканец только по названию") был заменен в 2015 году более пренебрежительным прозвищем cuckservative (правые республиканцы, приверженцы превосходства белой расы – Прим. ИноСМИ), популяризированным в Twitter сторонниками Трампа. Слева социальные сети после 2012 года запустили "культуру отмены" (культура отмены, или культура исключения — возникший в США и Европе социально-политический термин; современная форма остракизма, при которой человек или определённая группа лишаются поддержки и подвергаются осуждению в социальных или профессиональных сообществах как в онлайн-среде и в социальных медиа – Прим. ИноСМИ), что оказало сильное влияние на университетскую жизнь, а затем на политику и культуру во всем англоязычном мире.
Что изменилось в 2010-х? Давайте вернемся к метафоре инженера Twitter о передаче заряженного пистолета четырехлетнему ребенку. Обидный твит никого не убивает, это попытка публично пристыдить или наказать кого-то, демонстрируя при этом свою добродетель, гениальность или "лояльность племени". Это скорее дротик-дарт, чем пуля, причиняющий боль, но не смертельный. Тем не менее, с 2009 по 2012 год Facebook и Twitter раздали примерно 1 миллиард таких дартов по всему миру. С тех пор мы и бросаемся ими друг в друга.
Социальные сети дали право голоса некоторым людям, которые раньше мало что имели, и упростили привлечение влиятельных людей к ответственности за их проступки не только в политике, но и в бизнесе, искусстве, науке и в других сферах. О сексуальных домогательствах можно было заявить в анонимных сообщениях в блогах еще до появления Твиттера, но трудно представить, что движение #MeToo стало бы таким успешным без "вирусного" расширения, предлагаемого основными платформами. Извращенная "подотчетность" социальных сетей привела к несправедливости — и дисфункции власти — тремя способами.
Во-первых, дротики социальных сетей дают больше власти троллям и провокаторам, заставляя замолчать добропорядочных граждан. Исследование, проведенное политологами Александром Бором и Майклом Бэнгом Петерсеном, показало, что всегда небольшая группа людей в социальных сетях очень заинтересована в получении своего привилегированного статуса и готова использовать для этого агрессию. Они признаются, что в своих онлайн-дискуссиях часто ругаются, высмеивают своих оппонентов, блокируются с другими пользователями или жалуются на неуместные комментарии. В восьми исследованиях Бор и Петерсен обнаружили, что пребывание в сети не делает большинство людей более агрессивными или враждебными. Скорее всего, оно позволяет небольшому количеству изначально агрессивных людей атаковать гораздо большее количество жертв. Бор и Петерсен обнаружили, что даже небольшое количество "придурков" может доминировать на дискуссионных форумах, потому что "не придурков" легко отключить от онлайн-дискуссий о политике. Дополнительные исследования показывают, что женщины и чернокожие подвергаются несоразмерной агрессии, поэтому цифровые общественные площадки менее приветливы к их голосам.
Во-вторых, дротики социальных сетей дают больше власти и голоса политическим крайностям, уменьшая власть и голос умеренного большинства. В исследовании "Скрытые племена", проведенном продемократической группой More in Common, в 2017 и 2018 годах было опрошено 8000 американцев и выявлено семь групп, которые разделяют определенные убеждения и поведение. Самые правые, известные как "убежденные консерваторы", составляли 6% населения США. Самая левая группа, "прогрессивные активисты", составляла 8 % населения. Прогрессивные активисты были самой многочисленной группой в социальных сетях: 70% из них поделилось политическим контентом за предыдущий год. За ними последовали преданные консерваторы с 56 процентами.
Эти две крайние группы удивительным образом похожи. Они самые белые и самые богатые из семи групп, что говорит о том, что Америку разрывает на части битва между двумя подмножествами элиты, которые не представляют общество в целом. Более того, это две группы, демонстрирующие наибольшую однородность в своих моральных и политических установках. Авторы исследования предполагают, что это единообразие мнений, вероятно, является результатом контроля над мыслями в социальных сетях: "Те, кто выражает сочувствие взглядам противоположных групп, могут столкнуться с негативной реакцией со стороны своей собственной социальной когорты".
Другими словами, политические экстремисты не просто бросают дротики в своих врагов. Они тратят много боеприпасов и на инакомыслящих или тонко мыслящих членов своей команды. Таким образом, социальные сети тормозят развитие политической системы, основанной на компромиссе.
Наконец, предоставляя всем желающим по дротику, социальные сети заставляют всех вершить правосудие без надлежащей правовой процедуры. Такие платформы, как Twitter, превращаются в Дикий Запад, где линчеватели не несут за свои деяния никакой ответственности. Успешная атака привлекает шквал лайков и подкрепляющих ударов по оппонентам. Платформы повышенной "вирусности", таким образом, способствуют массовому коллективному наказанию за мелкие или воображаемые правонарушения с реальными последствиями, включая потерю работы невиновными людьми и доведение их до самоубийства. Когда наше общественное пространство управляется страстями толпы, не сдерживаемой надлежащей правовой процедурой, мы не достигаем справедливости и инклюзивности. Мы получаем общество, которое игнорирует политический и социальный контекст, пропорциональность, милосердие и истину.
Структурная глупость
С тех пор, как Башня пала, дискуссии всех видов становились все более и более запутанными. Самым распространенным препятствием на пути к правильному мышлению является предвзятость подтверждения (склонность человека искать и интерпретировать такую информацию или отдавать предпочтение такой информации, которая согласуется с его точкой зрения, убеждением или гипотезой – Прим. ИноСМИ), которая относится к человеческой готовности искать и верить только доказательствам, подтверждающим предпочитаемые нами мнения. Еще до появления социальных сетей поисковые системы усиливали предвзятость подтверждения, облегчая людям поиск доказательств абсурдных убеждений и теорий заговора, таких как утверждение о том, что Земля плоская и что правительство США устроило теракты 11 сентября. Но социальные сети только усугубили ситуацию.
Самое надежное лекарство от предвзятости подтверждения — общение с людьми, которые не разделяют ваши убеждения. Они противопоставляют вам контрдоказательства и контраргументы. Джон Стюарт Милль сказал: "Тот, кто знает только свою сторону дела, мало знает об этом". Он призывал нас искать противоположные взгляды "у людей, которые действительно им верят". Люди, которые думают по-другому и готовы высказать свое мнение, если они с вами не согласны, делают вас умнее, как если бы они были продолжением вашего собственного мозга. Люди, которые пытаются заставить замолчать или запугать своих критиков, делают себя еще глупее, словно поражают дротиками свой собственный мозг.
В 20-м веке Америка построила самые эффективные институты по производству знаний в истории человечества. За последнее десятилетие они в массовом порядке поглупели.
В своей книге "Конституция знания" Джонатан Раух описывает исторический прорыв, в ходе которого западные общества разработали "эпистемическую операционную систему", то есть набор институтов для генерирования знаний в результате взаимодействия предвзятых и когнитивно несовершенных людей. Английское право разработало состязательную систему, чтобы предвзятые адвокаты могли представить обе стороны дела беспристрастному жюри. Газеты, полные лжи, превратились в профессиональные журналистские предприятия с нормами, которые требовали поиска нескольких сторон истории с последующей редакционной рецензией и проверкой фактов. Университеты превратились из закрытых средневековых институтов в исследовательские центры, создав структуру, в которой ученые выдвигают аргументированные утверждения, зная, что другие ученые во всем мире будут заинтересованы в завоевании престижа на том, чтобы найти противоположные доказательства.
Частично величие Америки в 20-м веке было связано с созданием самой мощной, динамичной и продуктивной сети институтов, производящих знания, связывающих вместе лучшие университеты мира, частные компании, которые превращали научные достижения в потребительские товары, меняющие жизнь людей. Наши правительственные учреждения поддерживали научные исследования и руководили тем сотрудничеством в области науки и знания, которое отправило людей на Луну.
Но такое положение, отмечает Раух, "не является самоподдерживающимся, оно опирается на множество иногда очень тонких социальных установок и компромиссов, которые необходимо принимать, подтверждать и защищать". Так что же происходит, когда какой-то наш социальный или другой институт плохо управляется и внутренние несогласия в нем исчезают потому, что его люди становятся идеологически едиными, или потому, что они начинают бояться инакомыслия?
Я считаю, что именно это и произошло со многими ключевыми учреждениями Америки в середине-конце 2010-х годов. Они стали глупее в массовом порядке, потому что социальные сети внушили их участникам хронический страх перед дротиками. Сдвиг был наиболее заметен в университетах, научных ассоциациях, шоу-бизнесе и политических организациях на всех уровнях (национальном, государственном и местном) и был настолько всеобъемлющим, что, казалось бы, в одночасье установил новые нормы поведения, подкрепленные новой политикой. Новая вездесущность социальных сетей повышенной "вирусности" означала, что одно слово, произнесенное профессором, руководителем или журналистом, даже если оно было сказано с положительными намерениями, могло вызвать бурю в социальных сетях, спровоцировав немедленное увольнение или затянувшееся расследование. Участники наших ключевых институтов начали практиковать самоцензуру до нездоровой степени, удерживая себя от критики политики и идей. Даже тех идей, которые были высказаны в аудитории их студентами, и тех из них, которые они считали ошибочными.
Но когда страна наказывает внутреннее инакомыслие, она бросает дротики в собственный мозг.
Скрытые племена
Процесс одурения правых и левых протекает по-разному, потому что их активистские организации придерживаются разных нарративов с разными сакральными ценностями. Исследование "Скрытые племена" говорит нам, что "убежденные консерваторы" чаще всего придерживаются убеждений, связанных с авторитаризмом. Они разделяют мнение, по которому Америка вечно находится под угрозой со стороны врагов снаружи и подрывников внутри. Они видят жизнь как битву между патриотами и предателями. По словам политолога Карен Стеннер, на чью работу опиралось исследование "Скрытые племена", они психологически отличаются от большей группы "традиционных консерваторов" (19% населения), которые делают упор на порядок, приличие и постепенность, а не на радикальные изменения.
Только в рамках позиции убежденных консерваторов приобретают смысл речи Дональда Трампа, начиная со зловещего обличительного выступления в начале его кампании о мексиканских "насильниках" и заканчивая его предупреждением 6 января 2021 года: "Если вы не будете драться изо всех сил, вы не получите страну".
Традиционное у них наказание за измену — смерть, отсюда и боевой клич 6 января: "Повесить Майка Пенса". Правые угрозы смертью, многие из которых исходят от анонимных аккаунтов, доказывают свою эффективность в запугивании традиционных консерваторов, например, в изгнании чиновников местных избирательных комиссий, которые не смогли "остановить воровство". Волна угроз, направленных несогласным республиканским членам Конгресса, аналогичным образом подтолкнула многих из оставшихся умеренных уйти или замолчать, дав нам партию, еще более оторванную от консервативных традиций, ответственности перед Конституцией и реальности. Теперь у нас есть Республиканская партия, которая описывает насильственное нападение на Капитолий США как "законную политическую акцию", поддерживаемую — или, по крайней мере, не встретившую осуждения со стороны целого ряда правых аналитических центров и медиа-организаций.
Глупость правых наиболее заметна во многих теориях заговора, распространяющихся через правые СМИ, а теперь попадающих и в Конгресс. "Пиццагейт", QAnon, вера в то, что вакцины содержат микрочипы и что Дональд Трамп выиграл переизбрание — трудно представить, чтобы какая-либо из этих идей или систем убеждений достигла бы сегодняшнего уровня без Facebook (социальная сеть Facebook входит в американскую компанию МЕТА, признанную в РФ экстремистской; ее деятельность на территории России запрещена — Прим. ИноСМИ) и Twitter.
Демократы также сильно пострадали от структурной глупости, хотя и по-другому. В Демократической партии борьба между "прогрессистским" крылом и более умеренными фракциями ведется открыто и продолжается и сейчас, и в ней часто побеждают умеренные. Проблема в том, что левые контролируют командные высоты в культуре: университетах, СМИ, Голливуде, художественных музеях, рекламе, большей части Кремниевой долины, а также профсоюзах учителей и педагогических учебных заведениях, которые формируют образование по схеме K-12 (двенадцатилетний цикл образования от детского сада до выпускного класса средней школы, принятый в США — Прим. ИноСМИ). И во многих из этих учреждений инакомыслие подавляется. Когда в начале 2010-х каждому выдали дротик, многие левые учреждения начали поражать ими свой мозг. И, к сожалению, именно эти мозги информируют, учат и развлекают большую часть страны.
Либералы конца 20-го века разделяли убеждение, которое социолог Кристиан Смит назвал нарративом "либерального прогресса", в котором Америка изначально представала ужасно несправедливой и репрессивной, но благодаря борьбе активистов и героев добившейся (и продолжающей делать это) продвижения к реализации благородного обещания своих отцов-основателей. Эта история легко вписывается в либеральный патриотизм, и служила важным оживляющим элементом президентства Барака Обамы.
Это точку зрения разделяют и "традиционные либералы" (согласно исследованию "Скрытые племена" их численность составляет порядка 11% населения), которые имеют сильные гуманитарные ценности, относятся к старшему среднему возрасту и во множестве являются руководителями культурных и интеллектуальных институтов Америки.
Но когда недавно ставшие "вирусными" платформы социальных сетей дали каждому в руки дротик, больше всех применяли это оружие молодые прогрессивные активисты, нацеливавшие непропорционально большое количество своих дротиков как раз на этих пожилых либеральных лидеров. Сбитые с толку и напуганные лидеры редко бросали вызов активистам или их нелиберальному нарративу, согласно которому жизнь в каждом учреждении представляет собой вечную "битву ради битвы" между группами индивидуумов. И чаще всего, успеха в этой битве добивались люди наверху, угнетая людей внизу. Этот новый нарратив внешне является строго эгалитарным. Но он сосредоточен на равенстве результатов, а не равенстве прав или возможностей. Он не занимается правами человека.
Универсальное обвинение против людей, не согласных с этим нарративом, это не слово "предатель". Это ярлыки "расист", "трансфоб", или "Карен" (Карен - уничижительный термин для белой женщины, которую воспринимают как требующую того, что выходит за рамки нормальности - Прим. ИноСМИ) или какая-то алая буква, обозначающая преступника как человека, ненавидящего маргинальную группу или причиняющего ей вред. Наказание, которое кажется этим людям справедливым за такие преступления — это не казнь, это публичный позор и социальная смерть.
Процесс одурения вы можете видеть наиболее отчетливо тогда, когда человек "слева" просто указывает на исследование, которое ставит под сомнение или противоречит излюбленному убеждению прогрессивных активистов. Кто-то в Twitter найдет способ связать инакомыслящего с расизмом, а другие навалятся сверху. Например, в первую неделю протестов после убийства Джорджа Флойда, некоторые из которых сопровождались насилием, прогрессивный политический аналитик Дэвид Шор, в то время работавший в Civis Analytics, разместил в сети Twitter ссылку на исследование, показывающее, что насильственные протесты в 1960-х годах привели к неудачам на выборах демократов в близлежащих округах. Шор явно пытался быть полезным, но в последовавшем возмущении его обвинили в "выступлении против черных" и вскоре уволили с работы. (Правда, Civis Analytics отрицает, что твит Шора привел к его увольнению).
Дело Шора получило известность. Но ведь каждый пользователь Twitter уже видел десятки таких примеров, преподающих жестокий урок: не подвергай сомнению убеждения, политику или действия своей группы. И когда традиционные либералы замолкают, как это сделали многие летом 2020 года, более радикальный курс прогрессивных активистов становится доминирующим. Вот почему так много образовательных, профессиональных институтов и СМИ так быстро так быстро перешли на позиции "воук-культуры" в том и следующем году, начиная с волны споров и отставок в "Нью-Йорк Таймс" и других газетах и заканчивая заявлениями о социальной справедливости, представляемыми группами врачей и медицинских ассоциаций. Например, в одной публикации Американской медицинской ассоциации и Ассоциации американских медицинских колледжей медицинским работникам рекомендовалось называть районы и сообщества "угнетенными" или "систематически обездоленными", а не "уязвимыми" или "бедными". За этим последовало также поспешное преобразование учебных программ в самых дорогих частных школах Нью-Йорка.
К сожалению, мы видим одурение с обеих сторон в войне с COVID-19. Правые были настолько привержены минимизации рисков от пандемии, что превратили болезнь в "инфекцию от которой преимущественно умирают республиканцы". Прогрессивные левые, напротив, настолько привержены максимизации опасности COVID, что часто придерживаются столь же максималистской стратегии в отношении вакцин, масок и социального дистанцирования — даже в том, что касается детей. Такая политика не так смертоносна, как распространение страхов и лжи о вакцинах, но очень часто оказывает разрушительное воздействие на психическое здоровье и образование детей, которым отчаянно необходимо играть друг с другом и ходить в школу. У нас мало четких доказательств того, что закрытие школ и обязательное ношение масок для детей младшего возраста снижают смертность от COVID. В частности, в одной истории, которую я часто рассказываю, прогрессивные родители, выступавшие против закрытия школ, часто подвергались нападкам в социальных сетях и подвергались постоянным обвинениям левых в расизме и превосходстве белой расы. Другие в "синих" городах просто научились молчать.
И все-таки американская политика становится все более нелепой и неэффективной не потому, что американцы становятся менее умными. Это проблема структурная. Благодаря социальным сетям с высокой "вирусностью" инакомыслие наказывается во многих наших учреждениях, а это означает, что плохие идеи становятся частью официальной политики.
Будет намного хуже
В интервью 2018 года Стив Бэннон, бывший советник Дональда Трампа, сказал, что самый эффективный способ борьбы со СМИ — это "залить всю эту информационную зону дерьмом". При этом он явно имел в виду тактику "пожарного шланга лжи", впервые примененную российскими акциями дезинформации, имевшими целью вызвать среди американцев замешательство, дезориентировать и злить их. Но тогда, в 2018 году, существовал верхний предел количества "доступного дерьма", потому что все это должно было быть создано человеком (по контрасту с некоторых низкокачественными атаками, осуществлявшимися ботами).
Однако теперь искусственный интеллект близок к тому, чтобы обеспечить безграничное распространение весьма правдоподобной дезинформации. Программа искусственного интеллекта GPT-3 уже настолько хороша, что вы можете задать ей тему и тон, и она выдаст столько статей и материалов, сколько вам нужно, причем, как правило, с идеальной грамматикой и удивительным уровнем связности. Через год-два, когда программа будет модернизирована до уровня GPT-4, она станет гораздо более эффективной. В статье 2020 года под названием "Запас дезинформации скоро станет бесконечным" Рене ДиРеста, руководитель исследований в Стэнфордской интернет-обсерватории, утверждала, что распространение лжи — будь то текст, изображения или фейковое видео — очень скоро станет невообразимо легким. (Примечательно, что эту статью она написала в соавторстве с программой GPT-3.)
Американские политические группировки будут не единственными, кто будет использовать ИИ и социальные сети для создания агрессивного контента. Наши противники займутся этим тоже. В устрашающей статье 2018 года под названием "Цифровая линия Мажино" та же ДиРеста прямо описала положение дел так. "Мы втянуты в развивающийся, продолжающийся конфликт: мировую информационную войну, в которой государственные деятели, террористы и идеологические экстремисты используют социальную инфраструктуру, лежащую в основе повседневной жизни, чтобы сеять раздор и разрушать общую реальность", — написала она. Раньше Советам приходилось посылать агентов или вербовать американцев, готовых выполнять их приказы. Но социальные сети позволили Российскому агентству интернет-исследований дешево и легко изобретать фальшивые события или искажать реальные, чтобы разжечь гнев как левых, так и правых, и особенно часто на расовой почве. Новые исследования показали, что интенсивная кампания такого рода началась в Твиттере еще в 2013 году, но вскоре распространилась на Facebook, Instagram (социальная сеть Instagram входит в американскую компанию МЕТА, признанную в РФ экстремистской; ее деятельность на территории России запрещена – Прим. ИноСМИ) и YouTube, среди других платформ. Одной из основных целей было поляризовать американскую общественность и посеять недоверие — разделить нас именно в том слабом месте, на которое указал Мэдисон.
Если мы не произведем серьезные изменения в ближайшее время, наши институты, наша политическая система и наше общество могут рухнуть.
Теперь мы знаем, что не только русские нападают на американскую демократию. До протестов 2019 года в Гонконге Китай в основном сосредоточивался на внутренних платформах, таких как WeChat. Но теперь Китай обнаруживает, как много он может сделать с Twitter и Facebook за такие небольшие деньги в своем обостряющемся конфликте с США. Учитывая собственные достижения Китая в области ИИ, мы можем ожидать, что в ближайшие несколько лет он станет более успешным в дальнейшем раздроблении Америки и дальнейшем объединении Китая.
В 20-м веке идентичность Америки как страны, ведущей борьбу за то, чтобы сделать мир безопасным для демократии, была мощной силой, которая помогала сохранять целостность нашей цивилизации и государственного устройства. Но уже в 21-м веке американские технологические компании изменили мир и создали продукты, которые теперь кажутся разрушительными для демократии, препятствующими нашему общему пониманию бытия и уничтожающими современную Башню.
Демократия после Вавилона
Мы никогда не сможем вернуться к тому, что было в доцифровую эпоху. Нормы, институты и формы политического участия, которые разрабатывались в течение долгой эры массовой коммуникации, не будут работать должным образом сейчас, когда информационные технологии сделали все намного быстрее и разнонаправленнее, и когда так легко обойти профессиональных "стражей у ворот". Американская демократия сейчас действует уже за пределами своей устойчивости. Если мы не произведем серьезные изменения в ближайшее время, то наши институты, наша политическая система и наше общество могут рухнуть во время следующей крупной войны, пандемии, финансового краха или конституционного кризиса.
Какие изменения необходимы? Перестройка демократии для цифровой эпохи находится далеко за пределами моих возможностей, но я могу предложить три категории реформ — три цели, которые должны быть достигнуты, если мы хотим, чтобы демократия оставалась жизнеспособной и в пост-вавилонскую эпоху. Мы должны укрепить демократические институты, чтобы они могли противостоять хроническому гневу и недоверию между людьми, реформировать социальные сети так, чтобы они стали менее разрушительными для общества, и лучше подготовить следующее поколение к демократическому гражданству в новую эпоху.
Укрепить демократические институты
Политическая поляризация, скорее всего, усилится в обозримом будущем. Таким образом, что бы мы еще ни делали, мы должны в первую очередь реформировать ключевые институты, чтобы они могли продолжать функционировать, даже если уровень гнева, дезинформации и насилия в обществе намного превысит существующий.
Например, законодательная власть была разработана так, чтобы генерировать компромиссы, однако Конгресс, социальные сети и пристрастные кабельные новостные каналы развились таким образом, что любой законодатель, протянувший руку "через ряд кресел", может буквально в течение нескольких часов столкнуться с возмущением со стороны крайнего крыла его партии, что нанесет ущерб его перспективам по сбору средств и повысит риск не быть избранным в следующем избирательном цикле.
Реформы должны уменьшить чрезмерное влияние разгневанных экстремистов и сделать законодателей более открытым к среднему избирателю в их округе. Одним из примеров такой реформы является отмена закрытых партийных праймериз и замена их едиными беспартийными открытыми предварительными выборами, из которых несколько лучших кандидатов выдвигаются на всеобщие выборы, на которых также используется рейтинговое голосование. Вариант этой системы голосования уже был реализован на Аляске, и, похоже, он дал сенатору Лизе Мурковски больше свободы для противодействия бывшему президенту Трампу, чей кандидат представлял бы угрозу для Мурковски на закрытых республиканских праймериз, но не на открытых предварительных выборах.
Второй способ укрепить демократические институты — это уменьшить возможности любой политической партии манипулировать системой в свою пользу, например, путем жеребьевки предпочтительных избирательных округов или при выборе должностных лиц, которые будут контролировать выборы. Все эти действия должны осуществлять на непартийной основе. Исследования процедурной справедливости показывают, что когда люди считают какую-либо процедуру справедливой, они с большей вероятностью согласятся с легитимностью решения, которое идет вразрез с их интересами. Только подумайте об ущербе, уже нанесенном легитимности Верховного суда республиканским руководством Сената, когда оно заблокировало рассмотрение кандидатуры Меррика Гарланда на место члена суда, освободившееся за девять месяцев до выборов 2016 года, а затем, наоборот, поспешно назначило Эми Кони Барретт в 2020 году. Широко обсужденная обществом реформа может положить конец этим политическим играм, сделав судей избираемыми на 18-летний срок в шахматном порядке, так чтобы каждый президент назначал нового члена Верховного суда один раз каждые два года.
Реформа социальных сетей
Демократия не может выжить, если ее общественные площадки представляют собой пространства, где люди боятся высказываться и где невозможно достичь стабильного консенсуса. Расширение возможностей социальных сетей для крайне левых, крайне правых, внутренних троллей и иностранных агентов создает систему, которая меньше похожа на демократию и больше похожа на правление наиболее агрессивных элементов.
Но в наших силах уменьшить способность социальных сетей разрушать доверие и разжигать структурную глупость. Реформы должны ограничить усиление на социальных платформах агрессивных маргиналов, дав больше права голоса тому, что More in Common называет "истощенным большинством".
Те, кто выступает против регулирования социальных сетей, обычно сосредотачивают внимание на законных опасениях, что установленные правительством ограничения контента на практике перерастут в цензуру. Но главная проблема социальных сетей не в том, что некоторые люди публикуют фейковые или токсичные материалы. Сейчас дело состоит в том, что поддельный и вызывающий возмущение контент теперь может достичь такого уровня охвата и влияния, который был невозможен до 2009 года. Активист с Facebook Фрэнсис Хауген выступает за простые изменения в архитектуре платформ, а не за массовые и в конечном счете тщетные усилия "цензурить" весь контент. Например, она предложила изменить функцию "Поделиться" на Facebook, чтобы после того, как каким-либо контентом поделились дважды, третий человек в цепочке должен был бы потратить время на копирование и вставку контента в свою новую публикацию. Подобные реформы — это не цензура. Они не зависят от точки зрения автора и содержания его поста, и одинаково хорошо работают на всех языках. Они никому не мешают говорить что-либо, они просто замедляют распространение контента, который в среднем представляется менее правдоподобным.
Возможно, самым большим изменением, которое снизит вредность существующих платформ, будет проверка пользователей как предварительное условие для получения алгоритмического усиления, которое предлагают социальные сети.
В банках и других связанных с ними отраслях действуют правила "знай своего клиента", чтобы они не могли вести дела с анонимными клиентами, отмывающими деньги, полученные от преступных предприятий. То же самое должны делать и крупные платформы социальных сетей. Это не означает, что пользователи должны будут публиковать свои сообщения под своими реальными именами. Это просто означает, что прежде чем платформа распространит ваши слова среди миллионов людей, она обязана подтвердить (возможно, через третью сторону или некоммерческую организацию), что вы реальный человек, проживающий в какой-то конкретной стране и достигший возраста, который позволяет вам пользоваться платформой. Одно только это изменение уничтожит большую часть из сотен миллионов ботов и фальшивых учетных записей, которые в настоящее время загрязняют основные мировые платформы. Это также, вероятно, снизит частоту угроз смертью в конкретной стране и угроз изнасилования, расистских оскорблений и троллинга в целом. Последние исследования показывают, что антиобщественное поведение становится более распространенным в Интернете тогда, когда люди чувствуют, что их личность неизвестна и не отслеживается.
В любом случае растущих свидетельств того, что социальные сети наносят ущерб демократии, достаточно, чтобы обеспечить усиление надзора со стороны регулирующего органа, такого как Федеральная комиссия по связи или Федеральная торговая комиссия.
Одним из первых дел в этом списке должно быть принуждение платформ делиться своими данными и алгоритмами деятельности с академическими исследователями.
Подготовка следующего поколения
Члены поколения Z — те, кто родился в 1997 году и позже — не несут никакой вины за тот беспорядок, в котором мы теперь находимся. Но они унаследуют его, и есть предварительные признаки того, что старшее поколение мешает им научиться тому, как справиться с ситуацией.
Детство последних поколений стало более жестко ограниченным: меньше возможностей для свободной, неструктурированной игры, меньше времени без присмотра на улице, больше времени в сетях. Каковы бы ни были другие последствия этих сдвигов, прежде всего, они, видимо, препятствуют развитию способностей, так необходимых молодым людям для эффективного самоконтроля. Свободная игра без присмотра - это естественный способ научить молодых млекопитающих навыкам, которые им понадобятся во взрослом возрасте. Для людей это включает в себя способность сотрудничать, устанавливать правила и обеспечивать их соблюдение, идти на компромисс, разрешать конфликты и принимать поражение. В своей блестящей статье 2015 года экономист Стивен Хорвиц утверждал, что свободная игра готовит детей к "искусству ассоциации", которое, по словам Алексиса де Токвиля, было ключом к жизнеспособности американской демократии. Он также утверждал, что потеря этого искусства представляет собой "серьезную угрозу для либеральных обществ". Поколение, лишенное возможности научиться этим социальным навыкам, предупреждал Хорвиц, будет привычно обращаться к властям для разрешения споров и будет страдать от "заскорузлости социального взаимодействия", которое "создаст мир с большим количеством конфликтов и насилия".
И хотя социальные сети в целом сильно подорвали искусство общения в обществе, самые глубокие и неизгладимые следы они могут оставить у подростков. В начале 2010-х годов среди американских подростков внезапно начался всплеск тревожных состояний, депрессий и членовредительства (то же самое произошло одновременно с канадскими и британскими подростками). Причина неизвестна, но время возникновения этих опасных явлений указывает на то, что в эти отклонения существенный негативный вклад внесли социальные сети — всплеск начался как раз тогда, когда подавляющее большинство американских подростков стали ежедневными пользователями интернета. Сравнительные и экспериментальные исследования подтверждают связь между социальными сетями и депрессией и тревогой, как и свидетельства самих молодых людей, а также собственные исследования Facebook. Об этом сообщает The Wall Street Journal.
Депрессия делает людей менее склонными к взаимодействию с новыми людьми, идеями и опытом Тревога заставляет новые вещи казаться более опасными По мере ухудшения этих условий и откладывания уроков тонкого социального поведения, усвоенных в ходе свободной игры, у многих молодых людей снижается терпимость к разным точкам зрения и способность вырабатывать компромиссы. Например, университетские сообщества, которые еще в 2010 году могли терпеть разных лекторов, в последние годы начали заметно терять эту способность, когда в университетские городки стало прибывать все больше представителей поколения Z. Участились отзывы приглашений сторонних лекторов. Студенты не просто заявляют, что не согласны с приезжими спикерами; некоторые говорят, что эти лекции будут опасными, эмоционально разрушительными, и представлять собой форму насилия. Поскольку в 2020-х годах уровень подростковой депрессии и тревоги продолжает расти, мы должны ожидать, что эти взгляды сохранятся в следующих поколениях, и могут стать еще более агрессивными.
Самое важное изменение, которое мы можем внести, чтобы уменьшить пагубное воздействие социальных сетей на детей, — это отложить вход для них до достижения ими половой зрелости. Конгресс должен обновить Закон о защите конфиденциальности детей, в Интернете, который неразумно устанавливает слишком низкий возраст так называемой "взрослой жизни" в "Паутине" (возраст, с которого компании могут собирать личную информацию на детей без согласия родителей). В 1998 году он был установлен порогом 13 лет, при этом мало что было предусмотрено для эффективного его правоприменения. Этот возраст должен быть повышен как минимум до 16 лет, и компании должны нести ответственность за строгое соблюдение этого закона.
В более общем плане, чтобы подготовить представителей следующего поколения к пост-вавилонской демократии, пожалуй, самое важное, что мы можем сделать, — это позволить им играть. Нужно прекратить лишать детей возможности получения опыта, который позволит им стать добропорядочными гражданами. Это игры в разновозрастных группах детей с минимальным присмотром взрослых. Каждый штат должен последовать примеру Юты, Оклахомы и Техаса и принять вариант Закона о "свободном" воспитании детей, который помогает гарантировать родителям, что они не будут преследоваться за отсутствие заботы, если их 8-9-летние отпрыски будут обнаружены играющими в парке. При наличии таких законов школы, педагоги и органы здравоохранения должны поощрять родителей разрешать своим детям самостоятельно ходить в школу пешком и играть в группах на улице, как это раньше делали многие дети.
Надежда после Вавилона
История, которую я рассказал, довольно мрачная, и имеется мало оснований для того, чтобы предполагать, что Америка вернется к какому-то подобию нормальной жизни и стабильности в ближайшие пять или десять лет. Какая сторона пойдет на примирение? Какова вероятность того, что Конгресс примет важные реформы, которые укрепят демократические институты или сделают менее токсичными социальные сети?
Тем не менее, когда мы отворачиваемся от нашего неэффективного федерального правительства, отключаемся от социальных сетей и напрямую общаемся с нашими соседями, все кажется гораздо более обнадеживающим.
Согласно исследованиям More in Common, большинство американцев относятся к тому самому "истощенному большинству", которое устало от борьбы и готово выслушать другую сторону и пойти на компромисс. Большинство американцев теперь видят, что социальные сети оказывают негативное влияние на страну, и все больше осознают его разрушительное воздействие на детей.
Станем ли мы что-нибудь с этим делать?
Когда Токвиль совершил поездку по Соединенным Штатам в 1830-х годах, он был впечатлен американской привычкой создавать добровольные ассоциации для решения местных проблем, а не ждать действий королей или дворян, как это делали европейцы. В последние годы американцы основали сотни групп и организаций, занимающихся укреплением доверия, взаимопонимания и дружбы, несмотря на политические разногласия, в том числе BridgeUSA, Braver Angels (в совете директоров которой я состою) и многие другие, перечисленные на BridgeAlliance.us. Мы не можем ждать, пока Конгресс и IT-гиганты спасут нас. Мы сами должны изменить себя и наше общество.
Каково было бы жить в Вавилоне в дни после его разрушения? Теперь мы знаем. Это было бы время смятения и потерь. Но это также время для того, чтобы размышлять, слушать и строить.
Перевод ИноСМИ.