В режиме нестрогой изоляции

Директор программы «Экономическая политика» Московского Центра Карнеги Андрей Мовчан анализирует состав и жёсткость санкций Запада против России и приходит к выводу, что в условиях сложившейся в нашей стране условно феодальной системы, зиждущейся на добыче углеводородов, они не будут иметь видимого эффекта ещё достаточно долгое время; стабильность системы сохранится.

Эта система обладает значительным запасом прочности: высокие цены на нефть защищают ее от внутренних возмущений, а наличие ядерного оружия сдерживает внешнее давление. Судя по всему, эта система способна сохранять стабильность даже в условиях провала внешней политики и попадания в ситуацию внешнеполитической изоляции.

За последние десять лет в международных отношениях мы потеряли все, что с трудом создавали в постсоветской России. Страна, перед которой в период поздних 1990-х и ранних нулевых открывался практически неограниченный спектр возможностей для сотрудничества и взаимодействия с экономически более развитыми странами, своими нынешними действиями планомерно отталкивает потенциальных партнеров. Сейчас любое сотрудничество с Россией становится предметом напряженного обсуждения (и чаще всего — осуждения) в международных кругах. Неважно, кто изначально был «прав», чья позиция была «честнее» с точки зрения каких бы то ни было стандартов или убеждений. Допустим даже, что Америка и другие развитые страны кругом неправы. Так или иначе, российская внешняя политика должна была бы строиться на примате выгоды для России и постоянном стремлении к взаимовыгодному сотрудничеству. Надо было понять, как работать с американцами и европейцами, чтобы добиваться того, что нужно нашей стране. В реальности же в результате неумелых действий влияние России в процессах международного сотрудничества упало до беспрецедентно низкого уровня, наша страна стала объектом жестких ограничений, тормозящих ее технологическое и экономическое развитие.

Сейчас разумнее всего было бы уволить чиновников, ответственных за внешнюю политику, и снова взять курс на международную интеграцию. Возможно, кое-что удалось бы вернуть: в мире дипломатии никогда не поздно начать с чистого листа. Даже территориальные вопросы можно решить, создав новую реальность, в которой Россия и сохранит полуостров, и вернет себе положение договороспособного парт­нера в мире и в регионе — достаточно вспомнить, что такие же проблемы не раз возникали и разрешались в Индокитае, в Латинской Америке и даже в Европе и бывшие стороны конфликтов сейчас отлично сотрудничают. Нашей же стране отчаянно мешает страх власти признать свои ошибки, ведь популистский лозунг «Россия встала с колен» предполагает, что вы всегда движетесь по верному пути. И пока экономика страны позволяет, эту иллюзию будут поддерживать.

Действительно, сейчас в России «все хорошо». У государства около $500 млрд резервов, и они растут. Нефть продается хорошо, торговый баланс положительный. Дефицит бюджета увеличивается, но не сильно и вполне контролируемо, ВВП на человека — низкий, но не опасно низкий. Социальная нагрузка большая, но подъемная, а нынешние цены на нефть даже позволяют говорить о новых социальных программах и обещать увеличение расходов на здравоохранение и образование (правда, пенсионный возраст собираются поднимать). Медийная среда не просто контролируется, но и создает правильное давление на настроения общества, тем более что и общество само тяготеет к патернализму и боится перемен.

Ради стабильности народ готов поступиться многим, легко принимая существенные ограничения свободы и даже экономические потери (доходы населения медленно снижаются, как и ненефтяной ВВП, технологическое отставание накапливается).

Во всем мире активную политическую позицию в первую очередь занимают те, кто платит налоги. В стране, где 70% рабочих мест приходится либо на госкомпании, либо на предприятия, целиком зависящие от госзаказа, а около 30 млн занятых в теневом секторе не платят налогов, люди склонны прятать свои лица за «большинством» и смотрят на государство как на источник всех благ. И чем более депрессивна экономика, тем сильнее зависимость от власти.

Пока же нам обещают «прорыв», будущие успехи, построение суверенной высокотехнологичной экономики и научной базы. Но на самом деле в современном мире прогресс невозможен без тотальной включенности в мировые технологические цепочки, без интеграции научных институтов в мировое интеллектуальное пространство, без потока международного частного капитала, без многолетнего построения собственной, но глубоко интегрированной с лучшими мировыми институтами образовательной системы. В странах вроде Южной Кореи, США, Китая — где есть капитал, возможности и интеграция в мировую экономику — прогресс будет идти по-прежнему. Россия уже отстала очень сильно: фактически мы применяем технологии на поколение старше, чем развитые страны, а по уровням эффективности трудозатрат, себестоимости, энергоемкости (затратам условного топлива на один доллар ВВП) мы во второй сотне стран.

Для нынешних политиков развитие страны — вопрос глубоко второстепенный. Да, время от времени создаются комиссии, принимаются программы с большими, но плохо сформулированными задачами. Бюрократы изобретательны — и особенно в отчетности. Вне зависимости от того, какие цели задает очередной майский указ нового старого президента, власть сумеет отчитаться об их выполнении. В соответствии с прошлым таким указом врачам в России повысили зарплаты — правда, больниц, поликлиник, врачей и фельдшеров стало намного меньше.

Санкции

Американские санкции нашей стабильности не угрожают, хотя бы потому, что никто в США не готов затянуть пояса, чтобы «наказать» Россию. Посыл обратный: США стремятся извлечь экономическую выгоду из «плохого поведения» нашей страны. В свою очередь и Кремль получает свою выгоду от санкций: укрепляется лояльность к власти и сплоченность народа перед лицом «врага».

Первопричина «алюминиевых» санкций — в разрушении алюминиевого производства в США. За последние годы оно сократилось в пять раз и Штаты даже ввели пошлину на импорт алюминия. Решение запретить ввоз из России пришлось как нельзя кстати. Но в Америке еще и производство стали чувствует себя неважно. Значит, владельцам сталелитейных предприятий стоит быть настороже и постараться обезопасить свои бизнесы заранее. Большинство прочих отраслей в США чувствует себя хорошо и в защите от российского импорта не нуждается. Стратегические линии вроде титана не тронут ни американские санкции, ни российские контрсанкции. Boeing по-прежнему будет поставлять нам свои самолеты, а мы ему — титан, что бы ни происходило между нашими странами.

То же самое с углеводородами. Российская нефть — это священная корова, которую трогать нельзя, потому что Европа от нее сильно зависит. Можно, правда, ввести санкции на сжиженный газ — это будет неприятно, но без этого экспорта Россия проживет. Все остальные гипотетические эмбарго малозначимы, потому что в других отраслях у России неплохой внутренний рынок и слабый внешний. Приближенный к Кремлю бизнес сейчас концентрируется в индустриях внутреннего сбыта, понимая, что внешний рынок для него слишком высокорисковый. И конечно, на санкциях можно зарабатывать: кто-то построит бизнес, перепродавая алюминий или перекредитовывая активы «Русала».

Конечно, из-за этих санкций кооператив «Озеро» и кто-то из списка Forbes не только станет беднее, но и утратит шанс в какой-то момент, покинув Россию, объявить себя состоятельным бизнесменом в другой стране. Но персональные санкции можно перетерпеть — в конце концов, их жертвы давно чувствуют себя в России настолько комфортно, что на остальной мир можно просто махнуть рукой. А санкции секторальные — в частности, против алюминиевой промышленности, — даже если они и сохранятся в первозданно жестком виде (сейчас, похоже, США уже идут на попятную), отразятся на ВВП не очень сильно. Для алюминия всегда найдется сбыт, пусть с дисконтом в 10—20%. Цена на этот металл за год выросла на 20% и, вероятно, продолжит рост, что компенсирует потери. Россия продаст алюминий в третьи страны, а они перепродадут в Америку — это же биржевой товар. А если у компании «Русал» не будет американских и европейских денег, их даст ВЭБ или какой-нибудь Катарский фонд.

Для администрации президента Трампа новые санкции тоже выгодны: избирателям демонстрируют, что Америка не будет мириться с теми странами, которые не подчиняются ее воле, принцип «America first» показан в действии, акции Alcoa растут. Европа тоже выигрывает: чем больше Россия ссорится с Америкой, тем больше зависит от продажи нефти в Европу и от европейского оборудования. Выгодно и Китаю: можно заставить Россию торговать на кабальных условиях. В общем, все довольны: если бы санкций не было, их надо было бы придумать.

Контрсанкции

Законопроект о контрсанкциях, внесенный в Думу в апреле, я бы назвал крайне вредным и противоречащим интересам страны. Вопрос: как вообще рождаются такие предложения? Приходится предположить, что их авторы стремятся «выделиться» на общем фоне из своих личных корыстно-карьерных интересов, в ущерб стране, которая их избрала депутатами. К сожалению, такие попытки «угодить начальству», проявляя пат­риотический раж без оглядки на здравый смысл, наносят большой урон делу развития России и ее имиджу.

В отличие от Думы, в правительстве, на мой взгляд, люди отвечают за свои действия. И на предложение перестать поставлять США титан или закупать в США лекарства они, скорее всего, ответят отказом, вернее — найдут способ сохранить лицо, но при этом не пропустить таких одиозных решений.

Вообще еще продовольственные контрсанкции 2015 года должны были бы научить чиновников тому, что мир давно живет по законам общего рынка. Если кто-то в России решает, что сыр с Запада есть нельзя, а сыр с Юга — можно, то сыр с Запада идет другим потребителям — тем, кому раньше доставался сыр с Юга. При этом для России цена сыра вырастает, а для других потребителей падает. Норвежский лосось легко переплывает под чилийский или фарерский флаг. Продукты из Греции объявляются турецкими и наоборот. Россия в итоге бессмысленно перераспределяет товары по миру, при этом создавая у себя продуктовую инфляцию, а поставщики не страдают: на их сбыт контрсанкции не повлияли.

Технологии

Пока есть финансовые ресурсы, страна будет закупать за рубежом все больше и больше — и товаров, и технологий. Правда, купить конкретную технологию недостаточно, если хочешь выстроить высокотехнологичное производство: история «АвтоВАЗа» является отличным примером. Siemens устанавливает в России свою турбину, обучает людей, налаживает процессы, и турбина работает, но попытки самим сделать турбину того же класса оканчиваются провалом — нет школы, материалов, комплектующих, технологий.

SSJ — еще один отличный пример. Гражданский среднемагистральный самолет SSJ, на создание которого ушло столько времени и средств, получился в итоге несколько хуже созданных гораздо раньше аналогов от Airbus, Boeing и Embraer. По разным оценкам, отечественный самолет на 40—80% состоит из иностранных комплектующих, его эксплуатационная надежность — 97,3% (у зарубежных самолетов она превышает 99%). Рынок сбыта очень узкий — всего эксплуатируется примерно 100 самолетов, производство составляет около 30 машин в год (Boeing в 2017 году поставил 468 только самолетов В737, Airbus — 377 машин семейства А320, Embraer — 210 машин). На этом фоне Индия объявила, что рассматривает возможность выхода из программы адаптации для своего производства российского военного самолета Су-57, назвав его характеристики уступающими не только F-35, но и F-22, а саму программу «невероятно дорогой» — и это тоже следствие «суверенности» процессов нашего развития.

Недавно министр по делам «Открытого правительства» Михаил Абызов, обращаясь к министру финансов Антону Силуанову, сказал: «За $5 млрд и мы сделаем отечественных Илонов Масков». Он утверждал, что Маск получает финансирование от NASA. В реальности компания Маска Space X зарабатывает на подрядах от NASA, а не тратит государственные деньги; хуже того — проекты Маска пока убыточны, и значительная часть их потерпела крах. В России же создатель убыточного проекта на государственные деньги рискует попасть в тюрьму.

Владелец крупной ИТ-компании АТ Consulting Сергей Шилов сидит под домашним арестом: его обвинили в том, что в 2014 году МВД приняло незаконченный продукт у его компании. Перед этим он несколько месяцев провел в следственном изоляторе: условием выхода из заключения стала сделка со следствием, то есть показания против руководителя одного из департаментов МВД. По сути он стал заложником чьих-то кадровых амбиций в этом ведомстве. Павел Дуров, который мог бы стать российским Цукербергом, покинул Россию, но силовые структуры по-прежнему требуют от него некие «ключи» к его продукту, которые, по уверению разработчиков, и выделить невозможно. Такими методами государство не может выращивать ни Илонов Масков, ни Сергеев Бринов. Госзаказ становится все более токсичным, а других заказчиков становится все меньше.

Единственный способ выйти из порочного круга — тотальная интеграция в мировые цепочки. Пусть даже вначале условия вхождения будут невыгодными — в этом нет ничего зазорного. Так, начинающему ученому говорят: «Раз попросился в нашу лабораторию, иди и мой пробирки, а мы тем временем к тебе присмотримся и, быть может, потом позволим смешивать реактивы». Со временем из таких студентов вырастают нобелевские лауреаты.

Бизнес

Можно построить государственный бизнес, который изредка будет производить нечто интересное и инновационное, — как правило, неэффективно, потому что государственный менеджмент плох по определению. Тем не менее успехи в каких-то отраслях случаются и будут случаться. Но вот вопрос: дорогие игрушки — такие, как цифровое правительство, сайт госуслуг и банковский диджитал-клиент, которыми мы привыкаем гордиться (и вообще вся «цифровая экономика»), насколько они помогают тому, чтобы человек питался качественнее, был здоровее, жил дольше и больше радовался жизни? Если вы отправляете письмо через центр госуслуг в ту или иную госструктуру и получаете отписку, долго ли вы будете радоваться, что наше правительство теперь электронное? Если налоговая может выставлять штрафы просто потому, что у нее план, какая разница, как подавать декларацию?

Посмотрите на банковские ИТ в России — они лучшие в мире. Но во многих странах люди обходятся без суперпрограммы банк-клиентов, которая разделяет расходы по категориям и позволяет проводить платежи свайпом по экрану телефона. Зато там выдают ипотечный кредит под 2% на 48 лет, субсидируют современные бизнесы и обеспечивают максимально комфортные условия для внешней торговли. Можно, как в Саудовской Аравии, строить острова в пустыне: песок, песок, песок — дворец. Но к общему качеству жизни эти дворцы мало что добавляют: нужны нормальные институты экономики, а не электронные надстройки к архаичным системам.

Цифровые технологии развиваются, но построить Силиконовую долину в России не удастся. Люди вырас­тают, создают диджитал-продукты, а потом уезжают из страны. Иностранные инвесторы не вкладываются в российские стартапы. Талантливые основатели все чаще слышат от иностранцев одни и те же речи: «Вы нам нравитесь. Переезжайте в другую юрисдикцию, и мы в вас будем инвестировать». А на российской почве хорошо растут лишь ИТ-компании, которые занимаются «цифровыми дубинами» — программами для защиты информации и контроля доступа. Это не массовый потребительский продукт и не прорывная технология для индустрии, а специальные разработки под госзаказ. Понятно, почему основатели этих компаний нередко ратуют за еще большую изоляцию страны.

Для многих представителей частного бизнеса ключевой вопрос сейчас — релокация в другую юрисдикцию. Несмотря на заслоны и запреты, пропаганду и визовые барьеры, с каждым годом талантливые люди в России чувствуют себя все аутентичнее на международном рынке, все более толерантном к иностранным бизнесменам. Большинство предпринимателей открыто говорят: «Мы в России not welcome, ситуация непредсказуема, в международном плане — просто аховая, ставки по кредиту непомерные, закона нет, будущее неясно. Назовите хоть один параметр, по которому вести бизнес в России выгоднее». Если кто-то подумывает об открытии кофейни в Рязани, почему бы не открыть ее в Риге, если вы вообще умеете открывать кофейни? Даже у тех, кто приспособился делать бизнес на связях с государством, растут сомнения в перспективах: риски стали выше, а доходы ниже. Хуже всего владельцам крупных неперемещаемых активов: их продажа сегодня крайне затруднена (Сергею Галицкому повезло невероятно), а стоимость снижается. Но даже если бы стоимость сохранялась — в скором времени должна произойти смена поколений, а дети российских бизнесменов в большинстве своем, уехав учиться за рубеж, назад не возвращаются. Частный рынок в России отмирает как ненужный придаток государства.

Если попытаться заглянуть лет на 30—40 вперед, бросаются в глаза две важные перемены: российская нефть станет ненужной (добыча и рыночная стоимость углеводородов упадут), а прогресс в области систем вооружений сделает даже наше ядерное оружие относительно нестрашным.

И тогда России может достаться роль полуразрушенной и разделенной между Европой и Китаем древней империи, подобной великим античным цивилизациям, в которых сочетались богатая культура и варварство, вольнодумство и деспотия, великие мыслители и примитивное общество, обожествляющее агрессию. А будущее, судя по всему, — за межгосударственными союзами, создающими меритократическую среду. И если этого вовремя не осознать, придется уступить дорогу более приспособленным странам.