Повестка по сбитому «боингу». Какова роль России в суде над Стрелковым со товарищи
В расследовании дела о сбитом над Донбассом малайзийском Boeing MH17 наступил новый важный этап. Международная совместная следственная группа (ССГ) подтвердила выводы следствия о причинах крушения: самолет сбили ракетой из установки «Бук», которую привезли из России на Украину, а затем после атаки вернули обратно в Россию. Однако главная новость в том, что были названы четверо подозреваемых в преступлении: россияне Игорь Гиркин, Сергей Дубинский, Олег Пулатов и украинец Леонид Кравченко – все они связаны с военной организацией Донецкой народной республики.
Суд над четверкой начнется утром 9 марта 2020 года в судебном комплексе в Схипхоле – по соседству с международным аэропортом, откуда 17 июля 2014 года вылетел злополучный рейс. России и Украине направлены повестки для подозреваемых и запросы о проведении допросов подозреваемых: экстрадиция собственных граждан не допускается Конституциями обеих стран.
В этот раз пресс-конференция ССГ не сопровождалась публикацией подробного доклада, поэтому детали выдвинутых обвинений и имеющихся у следствия доказательств пока неизвестны (вряд ли стоило ожидать, что следствие по такому делу выложит все имеющиеся карты). Тем не менее уже сейчас можно ответить на многие вопросы о значении этого шага для процесса по МH17 и всего комплекса юридических проблем, связанных с украинским конфликтом.
Как будут судить?
Дело MH17 будет разбирать обычный голландский уголовный суд – Окружной суд Гааги, и проходить процесс будет по праву Нидерландов. Но в то же время это будет довольно необычный процесс.
Во-первых, у суда будет международный мандат от пяти государств – участников совместной следственной группы, которые в соответствии с международным правом делегировали Нидерландам (государству, потерявшему больше всех своих граждан в результате преступления) свою уголовную юрисдикцию. Такое решение стало результатом в том числе действий России, заблокировавшей создание международного трибунала в Совете Безопасности ООН в июле 2015 года.
Во-вторых, в интересах широкой международной публики, процесс будет проходить на английском языке, что также нетипично для национального уголовного судопроизводства. Подсудимые для представительства в суде, согласно опубликованной памятке (в том числе на русском языке), должны иметь голландского адвоката. С одной стороны, это логично, так как процесс будет проходить по нидерландскому праву, с другой – это несколько ограничивает возможности защиты.
Наконец, третьей и самой главной особенностью процесса станет то, что, скорее всего, он будет проходить in absentia, в отсутствие подсудимых в зале суда. Такая возможность прямо предусмотрена в соглашении пяти государств. Шансы на то, что кто-то из четырех подозреваемых явится в суд, крайне невелики, хотя полностью исключать такой сценарий нельзя.
Обвинения и ответственность
В деле MH17 переплетены два юридических вопроса – о вине конкретных индивидов (то есть четверки подозреваемых) и об ответственности государства (в данном случае – России) за случившееся с самолетом. Суд в Схипхоле над четверкой – уголовный, он в принципе не может решать вопрос об ответственности государства (национальному суду сделать это не дает принцип иммунитета государства). Тем не менее решение суда будет иметь важное значение и для этого вопроса.
Обвинения предъявлены по двум статьям Уголовного кодекса Нидерландов – разрушение воздушного судна, повлекшее гибель людей (статья 168), и убийство (статья 289). Оба преступления – умышленные. По логике уголовного процесса обвинение должно будет доказать вне разумных сомнений, что подсудимые знали или предполагали, что ракета может поразить самолет и это приведет к гибели людей.
Следствие, кажется, допускает, что предполагаемой целью атаки был не гражданский, а военный самолет (эта интерпретация вытекает и из сообщений сепаратистов непосредственно после атаки и согласуется с содержанием обнародованных переговоров). Тем не менее и в этой ситуации уголовная ответственность подозреваемых не исключается.
Обе статьи голландского УК, по которым предъявлены обвинения, – общеуголовные, то есть судить их будут не за военные преступления, вне контекста вооруженного конфликта. Дело в том, что в рамках военных действий военный самолет – легитимная цель и атака на него не может быть признана военным преступлением, в то время как атаки гражданских объектов запрещены.
Такая квалификация во многом предопределяет линии обвинения и защиты. Обвинение будет настаивать, что их судят за обычные преступления, и аргумент, что они принимали участие в военных действиях, не имеет решающего значения для суда. Защита наверняка будет использовать версию о трагической случайности, к которой привели ошибки исполнителей. Вполне возможен и юридический аргумент, что четверка – козлы отпущения, не принимавшие ключевых решений, и судят их не за эпизод с MH17, а за роль в военных действиях на Украине. В любом случае уклониться от решения вопросов международного гуманитарного права суду не удастся, и опыт таких дел у голландских судов имеется. Нидерланды – одна из немногих национальных юрисдикций, где регулярно проходят процессы по делам о международных преступлениях.
Определенные следствием фигуранты принадлежат к среднему звену цепи субординации: они не нажимали кнопку и не выпускали ракету, но были необходимым звеном в последовательности распоряжений, приведших к атаке на самолет. Следствие прямо не называет их пособниками, но они выступают таковыми по логике обвинений. Следствие придает большое значение регулярным контактам подозреваемых с российскими должностными лицами, что обеспечило транспортировку установки из России на Украину и обратно.
В этом пока основная загадка версии следствия. Сложно понять, каким образом в отсутствие непосредственных исполнителей и их показаний о том, как принималось роковое решение о выпуске ракеты по цели, можно вменить ответственность за пособничество. Хотя пособников в такой ситуации неоднократно привлекали к ответственности в международных уголовных трибуналах, например в делах Трибунала по Югославии о геноциде в Сребренице, но в этих случаях умышленность действий исполнителей не вызывала никаких сомнений.
Отвечает ли государство?
Главный вопрос, который интересует всех намного больше, чем ответственность четверки, – это возможная ответственность России. Ставится он вполне открыто и прямо. Одно из направлений работы следственной группы – сбор доказательств по «цепи ответственности Российской Федерации», которая прямо выводится из того, что предоставленная установка «Бук» принадлежала российским Вооруженным силам.
В мае 2018 года Нидерланды и Австралия официально объявили, что считают Россию ответственной за трагедию. Именно об ответственности государства и отсутствии доказательств «против России» говорят и российские власти.
Более того, не всем участвующим в расследовании странам по душе такой уклон следствия. Например, премьер-министр Малайзии Мохаммад Махатхир выразил недовольство тем, что «расследование свелось к поиску улик против России», отметив, что «так было с самого начала». Малайзийский МИД выпустил значительно более сдержанное заявление, приветствующее выводы расследования, но в нем также содержится указание на то, что расследование не должно быть политически мотивированным.
Вопрос о роли России как государства, конечно, имеет отношение к ответственности конкретных лиц, поскольку они, по версии следствия, были встроены в цепочку субординации, где занимали промежуточное положение между начальниками в кабинетах и теми, кто нажимал кнопку злополучного «Бука». Вместе с тем, даже если суд придет к выводу о вине четверки, это не будет автоматически означать ответственности России как государства.
Даже если будет доказано, что «Бук» был доставлен на Украину по прямому распоряжению российских властей, этого еще недостаточно, чтобы установить ее юридическую ответственность. В Международном суде ООН, где Украина предъявила ряд расшифровок, обнародованных международной следственной группой, Россия настаивает, что атака в любом случае не была умышленной, а если эти записи что-то и доказывают, то другое – поддержку военных действий донецких сепаратистов. Безусловно, международное право к этому относится отрицательно, и для России признание ее прямого участия в конфликте, мягко говоря, неприятно, но само по себе это не делает Россию ответственной за атаку на гражданский самолет.
Кроме того, в отличие от уголовного права в мире нет судов, которые бы обладали обязательной компетенцией в отношении ответственности государств. Иными словами, согласие России на суд над Гиркиным со товарищи не требуется, а вот саму Россию как государство можно судить только с ее согласия. Такое согласие дано государством только в конкретных узких вопросах (например, в отношении Конвенции по морскому праву, что дало возможность Трибуналу по морскому праву рассмотреть дело об аресте украинских моряков у Керченского пролива, или Конвенции против финансирования терроризма, спор по которой между Украиной и Россией рассматривает Международный суд ООН).
Самый же очевидный формат, в рамках которого Россия может быть привлечена к международной ответственности за MH17, – это Европейский суд по правам человека. В ЕСПЧ уже находится немало исков против России, связанных с МH17 (есть и иски против Украины – прежде всего за то, что она не закрыла воздушное пространство над зоной конфликта в Донбассе). Весьма вероятен вывод ЕСПЧ о том, что Россия контролирует донбасские республики по приднестровской модели (в этих делах суд применил либеральный тест «общего контроля», указав, что без поддержки и прямого вмешательства России сепаратистское образование не смогло бы существовать). И здесь данные следствия, безусловно, будут приняты во внимание.
Кроме того, Европейская конвенция о правах человека, по мнению ЕСПЧ, налагает на государства позитивное обязательство эффективно расследовать случаи подозрительной смерти (аналогичный вывод применительно к Международному пакту о гражданских и политических правах недавно сделал Комитет по правам человека ООН). Отказ сотрудничать со следствием (входящий в противоречие и с резолюцией Совета Безопасности ООН) может быть также поставлен в вину России. Возможно, российские власти учитывают это, когда оговариваются, что готовы «и дальше сотрудничать со следствием».
Что делать России?
Реакция российских властей пока довольно последовательна: они отрицают подлинность и достаточность доказательств и обвиняют международное следствие в предвзятости. Также власти заявляют, что уголовное преследование подозреваемых – лишь прикрытие для юридических и политических атак на Россию. Ставка, очевидно, сделана на то, чтобы дискредитировать следствие в глазах общественного мнения. Хотя такую стратегию вряд ли можно назвать эффективной: бойкот вызовет лишь вопросы к России и убедит колеблющихся, что за преступлением стоит именно она.
Строго говоря, это даже не вполне бойкот, так как Россию никто, по крайней мере формально, не судит. Перед судом – российские граждане, которые имеют право на поддержку и юридическую помощь. Отказывая следствию в сотрудничестве, Россия оказывает своим гражданам медвежью услугу.
Любой юридический процесс для государства – это очевидная возможность предъявить свои аргументы, помешать увести суд в сторону. Известные факты, данные следствия и применимые правовые нормы позволяют различные трактовки, вовсе не обязательно приводящие к однозначному выводу о юридической ответственности конкретных лиц и тем более российского государства за трагедию.
Возможностей сотрудничества по делу MH17 достаточно много: это допросы подозреваемых, предоставление возможности допросить их суду (что было позволено даже украинскому суду в деле Януковича). Возможен даже такой экзотический, но вполне допустимый вариант, как проведение суда в самой России. Подозреваемые – российские граждане, и в соответствии с российским УК они могут подлежать уголовной ответственности по аналогичным статьям независимо от места совершения преступления. Такие шаги могли бы сделать гораздо больше для разрядки ситуации, чем отказ сотрудничать.
Глеб Богуш.
