Флаг Евросоюза
19.06.2019 Политика

Какой Евросоюз нужен России, а какой США

Анализируя итоги выборов в Европарламент, состоявшихся в мае текущего года и почти незамеченных нашим политическим классом,  директор Института русско-польского сотрудничества Дмитрий Буневич доказывает, в статье в журнале «Россия в глобальной политике», что идея крепнущей европейской нации настолько же плодотворна для нашей страны, насколько опасна для США. Вывод, который делает автор, очевиден – мы должны прекратить заигрывать с националистическими силами в Европе и поддерживать их, это контрпродуктивно.

В своем знаменитом эссе 2008 г. Юрген Хабермас, роль которого в развитии современной европейской идеи сложно переоценить, задавался справедливым вопросом: как создать наднациональную публичную сферу, без которой Евросоюз никогда не сможет стать по-настоящему единым политическим образованием, во всех смыслах большим, чем простая совокупность государств? Обостряя проблему, философ не побоялся заговорить и о формировании «европейского народа», предположив, что не существует рациональных оснований полагать, будто чувство политической сопричастности граждан останавливается на национальных границах и принципиально не может перейти на общеевропейский уровень. Тогда, после совсем провала референдумов о европейской конституции во Франции и Нидерландах, само обсуждение этих тем могло показаться чрезмерно идеалистичным и не слишком-то серьезным делом – столь далеки были европейцы от намерения углублять интеграцию и усиливать чувство единения.

Прошло десять лет, и выборы в Европарламент мая 2019 г. – сама кампания и ее результат – ознаменовали перемены, о необходимости которых говорил Хабермас. Активность обсуждения предвыборной гонки внутри ЕС показала, какие глубокие изменения произошли в сравнении с прошлыми годами. Разумеется, на росте интереса к выборам сказалась череда кризисов, с которыми столкнулся Евросоюз и весь мир за прошедшие годы: миграционный кризис, обострение отношений с Россией, приход к власти в США националистической администрации Дональда Трампа, спровоцировавшей начало трансатлантического стратегического отчуждения, успехи популистов в ряде европейских стран, Brexit и его долговременные последствия. Но, вопреки прогнозам скептиков, популистов и националистов, а также их многочисленных симпатизантов за рубежом, твердивших о «закате ЕС», европейцы побили рекорды явки за последнюю четверть века и en masse проголосовали за Евросоюз – более понятный, справедливый, участливый и экологичный.

Рост явки и результаты выборов стоит трактовать как голосование за обновление и развитие ЕС, от которого граждане хотят большего внимания, поддержки и реального участия в их жизни. Миллионы европейцев пошли на выборы и поддержали в том числе новые партии (удвоение мандатов «зеленых», заметный рост числа либералов), именно потому, что для них важна Европа и ее будущее, а сам Европейский союз теперь отчетливо воспринимается как ценность, которую нужно сохранять и совершенствовать – печальный опыт голосования за Brexit и трагикомичного обсуждения условий выхода Великобритании показали, как дорого обходиться безответственная демагогия националистов о борьбе с Брюсселем. Конечно, пошатнулось и исчезло правящее большинство лево- и правоцентристов, задававшее тон в Европарламенте с 1979 года. Но что из того? Со своей новой раздробленностью Европарламент стал лишь больше напоминать среднеевропейский парламент, которому не свойственна жесткая двухфракционность. Можно сказать, парламент наконец-то стал местом для дискуссий. Такой состав понятнее и позволяет большему числу граждан сказать, что там есть именно их представители.

Даже относительный успех ультраправых, увеличивших свое раздробленное представительство до менее чем четверти мест, не кажется столь уж значимым событием на фоне главного результата: в Евросоюзе начала складываться та самая наднациональная публичная сфера, привлекающая миллионы европейцев к все более осознанному участию в политической жизни Европы. А это уже шаг к формированию новой гражданско-политической общности, будущего «европейского народа». Именно в этом заключается историческое значение выборов-2019.  

В дебрях правого популизма

Для формирования любой политической общности важнейшую роль играет фактор «исключения Другого». Иными словами, чтобы почувствовать единство, членам группы наравне с формированием общих ценностей и принципов важно понять, кого они точно никогда не примут в свой круг – кто является для них своеобразным «конституирующим Другим». Таким путем, например, в позапрошлом столетии формировались европейские нации. Окситанцы, нормандцы и даже бретонцы становились французами через четкое понимание того, что все они – не немцы, никогда ими не станут и не хотят стать. Аналогичным путем и сами немцы формировались из сообществ баварцев, пруссаков, саксонцев и др. Впрочем игра в национализмы, обеспечив стремительное преображение Европы в XIX веке, вскоре обрушила Старый Свет в пучину двух чудовищных мировых войн.

После 1945 г. европейцам (во всяком случае, западноевропейцам) стало понятно, что концепция единой Европы на основе иерархии национализмов с Германией во главе пирамиды не только не работает, но и ведет к катастрофическим последствиям. С понимания этого началась инкарнация европейской идеи, известная сегодня как Евросоюз. Этот проект, созданный на пепелище Второй мировой войны, конечно, тоже имел «исключенного Другого». Европейские консерваторы, либералы, социал-демократы и коммунисты могли до хрипоты спорить о методах и принципах объединения Европы, но всем было понятно одно: все они не националисты, а сам феномен национализма – главная экзистенциальная угроза проекту объединения.

Этот базовый принцип посредством информационных каналов и системы образования уже несколько десятилетий настойчиво и достаточно эффективно транслируется европейским гражданам. Поэтому неудивительно, что некоторый рост популярности националистов в ряде стран в последние годы вызвал такую острую, эмоциональную и почти болезненную реакцию политиков, интеллектуалов, журналистов, гражданских активистов и простых избирателей – зловещий «исключенный Другой», чей образ неразрывно связан с памятью о Третьем рейхе и катастрофических последствиях попытки построить европейское единство на авторитарно-националистической основе, вознамерился выйти на сцену и включиться в политическое сообщество, которое не желает и не может его принять, поскольку это будет означать отказ сообщества от самого себя.

В том числе в связи с этим какое-то время назад в экспертных кругах стало модно с долей алармизма говорить о появлении двух путей внутри ЕС –  «Европе Макрона» и «Европе Орбана». Первый путь декларировал необходимость дальнейшего укрепления единства Евросоюза, его централизации и «наднационализации», второй предлагал свято чтить национальный суверенитет,оберегая его от вмешательства Брюсселя. Подспудно подразумевалась и конкуренция либерально-прогрессивистского мировоззрения французского президента с национализмом и «христианским традиционализмом» венгерского премьера. Закономерно, что сам Орбан, в котором попытались персонифицировать этот «альтернативный путь», имеет скверную репутацию в Брюсселе, являясь своеобразным enfante terrible ЕС – политик, начавший играть на поле «конституирующего Другого», не мог оказаться в ином положении. Фактическое полуизгнание Орбана и его весьма популярной в Венгрии партии «Фидес» из легитимного консервативного объединения «Европейская народная партия» стало доказательством этого правила.

Впрочем, уже в момент своего создания концепция «двух путей» казалась слишком комплиментарной по отношению к венгерскому лидеру и представляемому им европейскому региону. Ни персональные качества Орбана, ни скромные ресурсы десятимиллионной Венгрии, ни даже определенная поддержка рыхлой Вишеградской группы не могли сделать из него фигуру, которая олицетворяла бы серьезную альтернативу предложенной Макроном линии на углубление евроинтеграции и реальный вызов европейскому политическому сообществу. 

Несколько больше шансов занять эту позицию имели польские национал-клерикалы из партии «Право и справедливость», которые с 2015 г. безраздельно господствуют на политической сцене Польши. Они представляют почти сорокамиллионное государство и шестую экономику ЕС, а в идеологическом смысле пытаются опираться на интеллектуальное наследие и авторитет папы-поляка Иоанна Павла II. Подвело «ПиС» отсутствие харизматичного лидера, которым не мог стать ни молодой и все еще малоопытный президент Анджей Дуда, ни тем более мрачный мизантроп Ярослав Качиньский – лидер партии и подлинный архитектор польского национал-консервативного поворота, имеющего заметные авторитарные тенденции. Впрочем и сами польские национал-клерикалы кажется не готовы открыто объявить себя националистами и стремятся балансировать на грани между легитимным в глазах ЕС консерватизмом и правым национализмом с религиозной основой. Кроме того, встать во главе противников «плана Макрона» полякам помешала их уж чересчур хорошо известная европейцами американофилия. Столь ярые атлантисты во главе националистического лагеря слишком очевидно демаскировали бы стратегическое значение всего движения, о котором еще предстоит поговорить.

Восточноевропейцы не возглавили новый национализм еще и потому, что сам «правый популизм» имеет в регионе общий упаднический, малопривлекательный дух. Это национализм уставшего и разочарованного региона, мечтавшего, что «возвращение в европейский дом» разом покончит с отставанием от передовых держав Западной Европы, чего ожидаемо не произошло. Рационально местные лидеры и их избиратели понимают, что без дотаций ЕС и программ «выравнивания» и развития, страны Восточной Европы не смогут двигаться вперед, но иррационально они протестуют против проникновения западноевропейских социальных и культурных новаций. Деньги из Брюсселя хотелось бы оставить, а от советов и поучений отказаться. Этот откровенно периферийный, если не сказать провинциальный, национализм носит преимущественно оборонительный, а не наступательный характер, и очевидно, лишен какой-либо привлекательности за пределами региона. В конечном итоге, некоторые неконвенциональные националистические тенденции многих восточноевропейских лидеров скрепя сердце принимаются в Брюсселе именно потому, что они – восточноевропейцы. Предполагается, что их оборонительный национализм не представляет большого риска для единства европейского политического сообществам и является лишь проявлением общего отставания от стран Запада континента, которое рано или поздно будет преодолено.

Одним словом, ни польские национал-консерваторы Качиньского, ни Орбан, несмотря на поддержку внутри своих стран, никак не годились на роль «фронтменов» правого популизма и национализма в противостоянии с «евроинтеграторами».  

Ось Сальвини – Ле Пен

По многим соображениям, не последнее место среди которых занимают культурные особенности Европы и сама история создания ЕС, в сознании членов европейского политического сообщества настоящей угрозой для единства Евросоюза и планов по его укреплению, могли стать только лидеры, представляющие «ядро». Закономерно, что во главе общеевропейского движения национал-популистов и ультраправых оказались представители Франции и Италии, Марин Ле Пен и Маттео Сальвини.

Прошедший накануне выборов в Европарламент митинг крайне правых в Милане зафиксировал это положение с небольшим креном в сторону хозяина мероприятия, занимающего пост вице-премьера итальянского правительства. Младшими партнерами по отношению к итало-французскому тандему выступили националисты из «Альтернативы для Германии», «Австрийской партии свободы», «Партии свободы» из Нидерландов, чешской «Свободы и прямой демократии» и других более мелких объединений. Лейтмотивом миланского митинга, на котором европейские националисты представили главные программные лозунги, были хорошо знакомые российскому читателю и зрителю призывы сохранить «духовные скрепы» и сплотиться перед наступающим глобализмом, чтобы защитить христианскую цивилизацию. Отдельным и наиболее эмоциональным пунктом программы, который тоже был увязан с религиозным контекстом, стали резкие антиисламские выпады и требования прекратить миграцию в Европу.

Декларация приверженности христианским корням – аспект очень важный, который нельзя рассматривать исключительно как риторический и демагогический прием националистов. Апеллирование к христианству и стремление выставить себя его защитниками, во-первых, призвано вывести их из положения «исключенного Другого», поскольку христианско-демократическая идея является одним легитимных столпов европейского проекта наравне с социал-демократической и либеральной. Даже флаг ЕС – двенадцать звезд на синим фоне – в христианской традиции является символом Девы Марии (Богородицу часто изображают с 12-ю звездами в виде нимба вокруг головы – в соответствии со строками из Откровения апостола Иоанна Богослова: «…явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд». – Ред.).

Во-вторых, акцент на христианстве и борьбе с «исламофашизмом» (термин европейские националисты позаимствовали у неоконсерваторов из администрации Джорджа Буша, активно продвигавших его после терактов 11 сентября) должен предложить европейцами иного кандидата на роль «исключенного Другого» – мусульман  вместо самих националистов. Заявляя о единстве европейских националистов и общности христианских народов, «построивших Нотр-Дам-де-Пари и Миланский дуомо», Ле Пен и Сальвини фактически говорят европейцам: националисты – легитимная часть вашего политического сообщества, поскольку абсолютное зло для нас всех – ислам, который теперь и есть тот самый «исключенный Другой», представляющий экзистенциональный вызов для Европы.

Но, несмотря на то, что ультраправые и националисты часто пытаются представить себя защитниками христианских ценностей, в действительности они не пользуются поддержкой Римской католической церкви. Более того, папа Франциск не единожды выражал противоположные взгляды на проблему миграции, солидаризируясь не с правыми, а скорее с либералами и левыми, и указывая на христианский долг помощи страждущим. Неслучайно итальянский епископ Доменико Могаверо в ходе предвыборной кампании публично заявил, что Сальвини в принципе не может называть себя христианином, поскольку его слова и поступки несовместимы с евангельским учением о любви и милосердии. За месяц до выборов другой влиятельный прелат, глава комиссии конференции епископов Европейского союза архиепископ Жан-Клод Холлерих, также обрушился на правых популистов, указав, что они ведут совершенно «бесчестную игру» со страхами людей.

Идеологическая подмена пока не удалась, но Сальвини и Ле Пен на протяжении всей кампании продолжали настаивать, что именно они и есть главные сторонники Европы – Европы национальных государств, государственного суверенитета, закрытых границ и христианского традиционализма, от которого, кажется, при понтификате папы Франциска все дальше становится сам Ватикан.

Несмотря на попытки итало-французского тандема националистов вырваться из маргинального статуса «исключенного Другого», им этого пока не удалось. Больше 77 % французов и 70 % итальянцев не проголосовали за них. Некоторый рост числа крайне правых депутатов никак не повлияет на их маргинальный статус внутри Европарламента, потому что для всех других групп, от левых до правых центристов и консерваторов, они по-прежнему остаются за пределами политического сообщества.

Произошло, однако,  другое – более значимое – событие. Активность националистов, их стремление преодолеть маргинальность создали в европейском обществе ощущение нарастающей экзистенциальной угрозы, способной пошатнуть базовые демократические принципы ЕС. Поэтому ни за одной выборной кампанией в Европарламент медиа и простые граждане не следили с таким участием и интересом, как за гонкой 2019 года. А кооперация националистов и попытки создания «националистического интернационала» заставили граждан заглянуть за пределы национальных границ: никогда прежде встревоженные европейцы столь живо не обсуждали ход кампании и результаты голосования не в той или иной стране, а в Европе в целом.

Открытость границ, новые возможности современных медиа и технологий сделали эти общеевропейские выборы первыми по-настоящему общими,  а дебаты о будущем Европы, а не отдельных стран ЕС, впервые из тиши кабинетов переместились на городские площади. Возглавленный Ле Пен и Сальвини натиск крайне правых – «исключенных Других» Европы – был не только отбит политическим сообществом, но и привел к его, сообщества, распространению с элитарных групп на более широкие слои европейских граждан.  

Недобрые советчики

Не только европейцы пристально следили за выборами в Европарламент. Важной, хотя и не слишком публичной фигурой кампании стал Стивен Бэнон – идеолог американских альт-райтов, руководивший предвыборным штабом Дональда Трампа в 2016 г. и работавший затем в его администрации. После отставки он переместился в Европу и основал в 2018 г. в Брюсселе организацию «Движение», которая провозгласила себя ни много ни мало интеллектуальным и организационным штабом, призванным консолидировать и координировать крайне правых политиков по всей Европе в преддверии выборов в Европарламент. Визави и внимательными слушателями Бэнона стали уже упомянутые выше Орбан, Ле Пен и Сальвини. Зачем американскому ультрапатриоту, к тому же близкому к администрации Трампа, было тратить время, силы и финансовые ресурсы на поддержку европейских крайне правых? Где же здесь американский national interest – эта «священная корова» для всех альт-райтов в Соединенных Штатах?

Ответ и проблема заключаются в том, что европейские национализмы сами по себе не кажутся в США экзистенциональной угрозой. Скорее напротив. Первое историческое пришествие американцев в Европу, случившееся в конце Первой мировой войны, как раз и ознаменовалось строительством «Европы Вильсона» – созданием на месте наднациональных европейских империй целой россыпи суверенных национальных государств, фактических этнократий, которые вскоре отказались от предложенной им демократической парламентской модели и быстро трансформировались в авторитарные националистические режимы полуфашистского типа, люто ненавидевшие друг друга. Восточная Европа середины 1930-х гг. – вот блестящий образец работы американской стратегии в Европе.

Конечно, не только американцы после Первой мировой войны говорили о праве наций на самоопределение, в значительной мере это было интеллектуальным мейнстримом того времени. Но и политическая программа Владимира Ленина, и план Рихарда Куденхове-Калерги при всех их фундаментальных различиях наряду с признанием права наций на свою государственность провозглашали необходимость нового всеевропейского наднационального единства. Президент США Вудро Вильсон, напротив, полагал, что никакого единства Европе не требуется – достаточно создать Лигу Наций, которая будет отвечать за поддержание мира, то есть за сохранение status quoмежду этими малыми национальными государствами.

Разумеется, ответственность за эту политику и ее последствия для Европы несет не только президент Вильсон, которого в американской традиции принято считать либеральным идеалистом. Вильсоновская линия на национальное раздробление вполне вписывается в американскую историческую и политическую традицию. Соединенные Штаты начали начав как восставшие против империи колонии, затем образовали новую нацию, и весь мир они желали видеть такими же независимыми государствами-нациями. Нюанс заключается в том, что уникальное географическое положение позволило США расшириться от Атлантики до Тихого океана и превратиться в великую державу, оставшись при этом государством-нацией. Другие страны лишены этой возможности: они вынуждены либо вечно оставаться малыми или средними суверенными государствами-нациями, либо, если хотят стать великими державами, выходить на наднациональный уровень и строить ту или иную форму интеграции, демократической или имперской. Подозрительное отношение американцев к различным формам наднациональных объединений объясняется как историко-культурными особенностями возникновения Соединенных Штатов, так и их эгоистичными устремлениями: в мире раздробленных национальных государств США будут бесспорно доминирующей – разделяющей и властвующей – силой, в то время как создание успешных и мощных наднациональных объединений создает потенциальных конкурентов Америки. Именно по этой причине Вашингтон всегда с таким подозрением сморит на любые формы неподконтрольной ему наднациональной интеграции или кооперации, будь то Евразийский экономический союз или проект «Один пояс и один путь».

Из этого проистекает двойственное отношение Вашингтона к европейской интеграции. С одной стороны, в годы холодной войны она была важным механизмом конкуренции с Советским Союзом, контроля и управления Западной Европой, а с другой – всегда воспринималась в США, как потенциальная угроза. Отсюда и знаменитая пренебрежительная фраза, приписываемая Генри Киссинджеру: «Кому мне звонить, если я хочу поговорить с Европой?». Американское чувство обеспокоенности и раздраженности европейской консолидацией усугубилось после 2003 г., когда лидеры ЕС, Франция и Германия, заручившись аккуратной поддержкой России, позволили себе прямо выступить против американской авантюры в Ираке. Тогда Вашингтон открыто сделал ставку на восточноевропейские государства, чтобы ослабить единство Европы.

За время, прошедшее с 2003 г., европейская интеграция продвинулась и вширь, и вглубь. Конечно, это движение сопровождалось многочисленными трудностями и противоречиями. Но авторы исследования 2015 г. «Провал с продвижением? Кризис евро и неполный характер европейской интеграции» Софи Менье, Даниэль Келемен и Эрик Джонс, наглядно показали, что кризис в ЕС – это механизм развития евроинтеграции, т.к. именно через преодоление бесконечной череды кризисов, предопределенных неполнотой европейских реформ, и происходит консолидация континента. 

Многолетние усилия по централизации ЕС наряду с очевидной недостаточностью социальных программ, помноженные на недавний миграционный кризис, родили те противоречия, на которых попытались сыграть в ходе выборов-2019 принципиальные враги единства ЕС – европейские националисты и их давние союзники из числа американских правых, эмиссаром которых выступил Бэнон. А за регулярными повторениями в СМИ очевидной нелепости о готовящемся «российском вмешательстве в выборы» скрывался куда более очевидный и пугающий факт: идеолог и руководитель кампании Трампа открыл в центре Брюсселя офис организации, которая прямо продекларировала своей целью вмешательство в европейские выборы на стороне националистов, которые именно в Трампе, а вовсе не во Владимире Путине, видят своего патрона. Выборы 2019 г. поэтому важны еще и тем, что американцы окончательно обнаружили свое подлинное отношение к ЕС.  

Европейское единство и реальная многополярность

Несправедливо, впрочем, говорить, что США всегда отрицательно смотрели на проект европейской интеграции. В период триумфализма и надежд на создание американоцентричного глобального мира Вашингтон был более снисходителен к идее укрепления Европейского союза. В Вашингтоне надеялись, что он просто займет место у трона единственной сверхдержавы, став инструментом американского контроля и доминирования на западе Евразии. Однако по мере того как все яснее становилась принципиальная неспособность США создать и возглавить новое мироустройство, отношение к ЕС менялось от настороженного к враждебному. Политика последних пяти администраций на европейском направлении хорошо показывает динамику этих изменений.

Провал гегемонистских претензий Соединенных Штатов, не готовых к сколько-нибудь равноправной кооперации с другими (пусть и более слабыми) игроками, привел к тому, что все еще самая мощная держава сделала ставку на хаотизацию мирового процесса. За прошедшие годы Соединенные Штаты взорвали Ближний Восток, попутно растоптав и дискредитировав авторитет ООН, надменно оттолкнули новую Россию, почти два десятилетия настойчиво сигнализировавшую о стремлении наладить партнерство, развязали торговую войну с Китаем и изготовились к нападению на Иран. При этом не были решены и даже ухудшились такие общемировые проблемы как загрязнение окружающей среды, нищета, голод и сопутствующий им рост религиозного фундаментализма и терроризма.  С приходом Трампа США, окончательно отказавшись от претензий и на гегемонию в неконсервативном духе, и на «консенсусное лидерство» в трактовке Барака Обамы, сделали ставку на полное разрушение глобальной стабильности. Расчет, очевидно, на то, что в новом мире «войны всех против всех» в выигрыше окажется игрок с самым большим силовым ресурсом.

В этом нарастающем мировом беспорядке лишь по-бюрократически тихий Евросоюз долгое время казался островком стабильности, верным принципам гуманизма, просвещения и прогресса. Но минувшие выборы в Европарламент показали, что и этой идиллии приходит конец. Ведь платой за создание общеевропейской публичной сферы стало усиление националистов, открыто поддержанных американскими альт-райтами, которые тесно связаны с Белым домом. Представляется, что и дальше основные удары по ЕС будут наноситься именно с этого направления. Погружая мир в хаос, США менее всего хотят допустить, чтобы Европа спокойно реформировалась и усиливала влияние. «Движение» Бэнона – лишь первая ласточка, перелетевшая через Атлантику, чтобы свить гнездо, где будут выращиваться враги единства Старого Света.

В России, к сожалению, достаточно тех, кто по наивности или умышленно примеряет на себя трамповскую логику: пусть порядок окончательно рухнет, и в хаосе мы будем заключать «честные сделки». Именно эти люди обычно симпатизируют европейским ультраправым и сладострастно потирают руки, читая прогнозы о скором коллапсе ЕС. Хаос, однако, нужен только Соединенным Штатам, которые не готовы смириться с крахом своих планетарных претензий. Россия же, напротив, нуждается в понятных и взаимовыгодных правилах глобальной игры, при которых она могла бы спокойно заниматься внутренним развитием и участвовать в строительстве и эксплуатации новой трансъевразийской торговой системы, и – разумеется – в мире и безопасности.

Наиболее дальновидные и мудрые российские политики, такие как академик Евгений Примаков, уже в конце прошлого века осознавали эту необходимость. Сейчас самое время вспомнить, что многополярность, о которой они тогда говорили, отнюдь не равна хаосу и раздробленности мира.  Стратегическим интересам России не отвечает также и то, чтобы на место американской гегемонии пришла гегемония Китая или какой-либо иной державы. Исторический опыт показывает, что целью Москвы, почти избавившейся за последние годы от «фантомных болей» и «имперского синдрома», может быть только строительство мира без доминирующей державы, диктующей свои правила остальным. Нам требуется создание такого мирового порядка, при котором не будет в принципе возможно (и необходимо!) существование какой-либо сверхдержавы.

Лучшего союзника, чем ЕС на этом пути сложно себе и представить. Ведь Европа, пройдя через эпоху колониального господства над большей частью мира, период страшных мировых войн и разделения континента, отказалась от силовых, насильственных методов доминирования и сделала ставку – внутри и вовне – на привлечение, сотрудничество и мягкое культурное влияние. Подобно тому, как в ЕС Франция и Германия лидируют, но не господствуют, в будущем многополярном мире усилившийся Евросоюз смог бы выступать только посредником и партнером, но не доминирующей над другими эгоистичной силой – именно в этом и заинтересована Россия.

***

Если мы хотим не бездумно подыгрывать американцам в их игре против ЕС через партнерство с крайне правыми, а реализовывать собственную стратегию, пора готовиться к возобновлению полномасштабного сотрудничества с единой Европой. Это, конечно, произойдет не сегодня и не завтра, но рубеж, кажется, примерно понятен. Это 2024 г., когда должна закончиться реализация масштабной реформы ЕС, объявленной президентом Макроном в сентябре 2017 г., в Брюсселе будет сформирован новый состав Еврокомиссии, а в России пройдут президентские выборы. К этому времени необходимо создать основу новой инфраструктуры диалога, избавиться от пустых взаимных страхов и начать осознавать общность российско-европейских интересов по строительству многополярного, но стабильного и развивающегося, пространства безопасности и демократического сотрудничества в Евразии.

Чего точно нельзя делать в это время, так это дискредитировать себя заигрыванием с популистами и крайними националистами – париями укрепляющегося европейского политического сообщества. Подобно тому, как они являются внутренними «исключенными Другими» ЕС, их союзник может стать внешним «исключенным Другим», полное неприятие которого скрепляет сообщество. Пусть им станет не Россия. Ведь у нас много исторических заслуг перед европейской цивилизацией и историей, и одна из них – решительный вклад в победу во Второй мировой войне, что, помимо прочего, означало отказ от идеи строительства Европы на основе иерархии национализмов с германским Рейхом во главе. В этом смысле мы тоже являемся сооснователями нынешней Европы, демократической и солидарной, так не будем же разменивать наше первородство на чечевичную похлебку.

.

 

 

Авторизуйтесь, чтобы оставлять комментарии