ПМЭФ-2019, кулуары
10.06.2019 Политика

Петербургский экономический фронт. Почему Путину не до Калви

Пока власть обвиняла в проблемах России США, главной неформальной темой завершившегося в субботу Петербургского международного экономического форума стала вседозволенность силовиков. На вопрос, что мешает бизнесу и инвесторам развиваться в России, власть и бизнес-элита отвечают противоположным образом, отмечает Татьяна Становая в статье для Carnegie.ru.

Выступление президента России на Петербургском экономическом форуме обычно ждут как одно из главных событий. Тут интересна не только заготовленная речь, но и общение с хорошо осведомленной и профессиональной аудиторией. Все это позволяет лучше понять настроения российского лидера, его приоритеты, темы, вызывающие у него наибольшие эмоции.

Особенность подобных выступлений – в готовности Владимира Путина к высокой степени откровенности. И если в прошлом году глава российского государства, говоря на экономические темы, ворчал про протекционизм и вредность санкций, а основной акцент делал на идее «давайте жить дружно», то в этот раз он, кажется, открыл второй геополитический фронт – в мировой экономической войне. И судьба Майкла Калви на этом фоне ему, конечно, кажется рутинным сбоем в глубинах тыла военного времени. Как, возможно, и судьба Ивана Голунова, который сделал само его выступление малозаметным для российской и мировой аудитории.

Экономическое грехопадение

Выступление Владимира Путина традиционно было антиамериканским и антизападным, но в этот раз российский лидер впервые настолько сосредоточился на критике доминирования США в мировой экономике. Сложившаяся с 1991 года, как указал Путин, «модель глобального развития» названа главной причиной кризиса международных экономических отношений, а источник их нестабильности – «попытки монополизации новой технологической волны».

В своей речи Путин почти не называл США, но список претензий к легко угадываемому противнику составил значительную ее часть: использование доллара как инструмента давления, вытеснение конкурентов с передовых рынков (пример компании Huawei), ведение торговых войн, в том числе и в сферах товаров первой необходимости, рейдерство и бои без правил («Северный поток – 2»).

За мировой торговой войной явно торчат уши геополитического противостояния. Текущий опасный, с точки зрения Путина, торгово-экономический мировой порядок оказывается одногодкой кончины СССР. Сформированную в 1991 году «доминирующую модель» Путин назвал не только западной, но и либеральной, что придает мировой торговле оттенок идеологического противостояния.

Тут возникает и другой вопрос: если российский лидер дистанцируется от этой «западной», «основанной на либеральной традиции» модели, то на какой идеологической основе должна выстраиваться альтернативная модель, российское видение мировой экономики?

В самом начале речи Владимир Путин частично дал ответ на этот вопрос, поставив во главу угла прагматизм, «понимание взаимных интересов», «прямоту и честность позиций», что олицетворяет собой в чистом виде желание вернуться к практике «больших сделок», но не только в вопросах «раздела мира», но и в распределении ролей в мировой экономике: до сих пор этого не было среди приоритетов Путина.

Мировая торговля стала приобретать для российского президента более четкие геополитические контуры, а крупные игроки, они же противники-конкуренты, – легко вписываются в границы евроатлантического альянса. Неслучайно Путин назвал сложившуюся систему мирового экономического развития «евроатлантической», символизирующий, очевидно, склейку геополитических целей НАТО с экономическими возможностями участников Североатлантического альянса.

Такая склейка военной мощи и экономических ресурсов ключевых стран НАТО (прежде всего, конечно, США) имеет в глазах заметной части российской элиты не только коммерческре, но и геополитическое измерение, направленное против России.

Судя по всему, наблюдается корпоративизация геополитического фронта, на котором пытается воевать Путин: на первый план выходят интересы крупных российских госкорпораций и корпораций, чьи собственники относятся к числу президентских приближенных.

Поэтому неудивительна схожесть выступлений Владимира Путина и главы «Роснефти» Игоря Сечина, запомнившегося на форуме своими жесткими антиамериканскими высказываниями. Сечин вышел далеко за рамки традиционной критики Вашингтона за санкции и фактически обвинил Штаты в получении контроля над российской алюминиевой отраслью. «А с учетом крупного пакета в «Норильском никеле» – не только в алюминиевой, но и в никелевой, медной, платиновой и палладиевой и других сегментах российской промышленности, связанных с добычей и производством цветных и драгоценных металлов», – добавил глава «Роснефти».

От торговли к политике

Помимо традиционного для российской элиты тезиса про то, что США хотят «развалить Россию», за всем этим читается растущее влияние государственного бизнеса на то, как Путин воспринимает международные отношения. Это результат санкционного давления на Россию и удвоенного стремления госкорпораций к мобилизации государственного ресурса для защиты от внешней «несправедливости».

Это также отражает внутреннюю дискуссию о судьбе жертв санкционного давления и роли государства – последние высказывания того же Сечина явно выдают в нем сторонника национализации активов попавших под санкции частных компаний: «врагу» ничего не должно доставаться.

Такая риторика хорошо показывает, чем Россия отличается от Китая. Выступавший вслед за Путиным китайский лидер Си Цзиньпин был миролюбив и тактичен, несмотря на то что Китай в наибольшей степени страдает от жесткой торговой войны со стороны США. Риторика китайского лидера – это риторика сильной стороны, не отягощенной обостренным чувством уязвимости перед лицом более мощных контрагентов.

Если для Китая текущая торговая война – это именно торговая война за рынки, то для России она была и будет геополитической войной если не на уничтожение, то уж точно на минимизацию влияния и присутствия в мировой экономической системе. Это затрудняет попытки России вписать Китай в некий единый фронт, контуры которого просматриваются в нарисованной Путиным картине мира, когда российский лидер противопоставляет «старую гвардию» развитых стран и «встающие с колен» развивающиеся страны, когда по его словам «быстрое становление новых [развивающихся] экономик... плохо стыкуется с представлениями [других государств], которые относительно недавно казались незыблемыми»).

Сдержать Россию

Однако главная особенность нынешнего форума – гораздо более выраженная разница в понимании у Путина и бизнес-элиты того, что, собственно, мешает России подниматься в мировой иерархии. В дискуссиях на форуме тема внешнего сдерживания России по популярности явно отставала от темы внутренних барьеров как угроз для экономического развития. Пока Сечин, фактически олицетворяющий власть, обвинял в проблемах России США, главной неформальной темой форума стала вседозволенность силовиков. На вопрос, что мешает бизнесу и инвесторам развиваться в России, власть и бизнес-элита отвечают противоположным образом.

На этом фоне Майкл Калви стал едва ли не главным участником форума, для чего ему даже не понадобилось выезжать из дома. О его судьбе говорили Герман Греф и Алексей Кудрин, Антон Силуанов и Максим Орешкин, Юрий Чайка и, наконец, Владимир Путин. Прямо во време форума к нему добавился Иван Голунов.

Тут выделились три позиции. Первая – пролиберальная и внегосударственная, где арест Калви – это шок, ставший мощным ударом по инвестиционному климату России. Эта позиция была четко заявлена Борисом Титовым, «системными либералами» Кудриным и Грефом, она наиболее близка всему деловому и инвестиционному сообществу.

Вторая позиция скорее формальная и представлена государственными функционерами. Антон Силуанов, очевидно, банально устал от той ответственности, которую возлагают на него как представителя власти, поэтому призывал уделять меньше внимания этому эпизоду, подчеркивая, что к банку действительно «есть вопросы». Ни Силуанов, ни Орешкин явно не торопятся вставать на сторону Калви, хотя абстрактно признают наличие «системной проблемы» уголовного преследования бизнесменов. Кажется, дело против Улюкаева научило многому – публично возражать силовикам теперь не принято.

Наконец, третья позиция была сформулирована генпрокурором Юрием Чайкой, который выступил адвокатом силовиков – для возбуждения уголовного дела в отношении главы фонда Baring Vostok Майкла Калви было «достаточно поводов и оснований», заявил он, напомнив суть обвинения. Это попытка оправдаться в ситуации, когда действия силовиков воспринимаются как вмешательство в корпоративный конфликт на стороне одного из участников.

А что Путин? Российский президент впервые публично дал развернутый комментарий по делу Калви, из которого можно сделать лишь один вывод: президент и сам толком не понимает, в какой степени виноват Baring Vostok, поэтому предпочитает оставить эту головоломку «профессионалам». Его ответ выдает и совершенно искреннее сожаление, что не удалось смягчить меру пресечения остальным фигурантам дела: оказывается, причина тут «техническая», домашний арест для них невозможен из-за отсутствия «дома». Путин, кажется, хотел бы «что-нибудь придумать», но явно без особого рвения.

Дело Калви в такой ситуации кажется пускай досадным, но незначительным эпизодом на глубокой периферии мировой войны за рынки и сферы влияния, где у Путина как главы атакованного государства совсем другой масштаб решаемых задач. И на фоне этих глобальных вызовов теряются арестованные бизнесмены, задержанные представители независимых СМИ и явно опускающие руки чиновники, едва ли верящие в возможность достойного экономического роста в стране, которая живет на фронте.

Авторизуйтесь, чтобы оставлять комментарии