Ислам как миссия. Почему Чечня предпочла религию национальному сепаратизму?

Ислам в жизни современной Чечни играет значительную роль. И дело не только в росте религиозности населения – так называемая низовая исламизация происходила и происходит во многих других регионах бывшего СССР. Особенность Чечни в том, что здесь значение ислама крайне высоко на уровне официальной идеологии, на уровне элит.

Почему именно Чечня оказалась самым исламизированным российским регионом? Это нельзя объяснить только исторической традицией, унаследованной из XIX века. Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо заглянуть почти на 25 лет назад, когда в начале 1990-х годов начался период вольницы Чеченской Республики Ичкерия.

Миф об исламе

Известно, что в первую чеченскую кампанию 1994–1996 годов ислам не был ведущей силой чеченского сопротивления. Но активная исламизация чеченского общества началась именно тогда. Еще в 1995 году президент Ичкерии Джохар Дудаев в своем знаменитом интервью эстонским журналистам заявил, что представители чеченского общества обращаются к нему с просьбой внедрить в Чечне шариатские суды, а также сказал о планах добавить в программу средней школы преподавание основ ислама. Тогда же муфтият Ичкерии официально объявил против России джихад.

В то же самое время в большинстве других республик бывшего СССР со значительной долей мусульманского населения – Азербайджане, Казахстане, Киргизии, Туркменистане (и в российских Татарстане и Башкирии) – власти сделали ставку на построение светских национальных государств. Но Чечня пошла по другому пути. Основных причин этому, на мой взгляд, две. Первая связана с социально-экономическим и политическим кризисом, который усилил недоверие населения к государственным институтам. В Чечне, в отличие от других республик, оно и так было велико – сказывался опыт депортации 1944 года и очень болезненного возвращения на родину в середине 1950-х годов. На этом фоне строить национальное государство на основе оставшихся в наследие от СССР политических институтов, как это было в других постсоветских республиках, было крайне сложно.

Вторая же причина была связана с особенностью новой элиты Чечни и ее биографии. Если другие бывшие республики СССР после распада Союза возглавила местная советская номенклатура, то в Чечне вышло по-другому. Новая элита Ичкерии генетически не была связана с советским руководством Чечни. Более того, власть Джохара Дудаева и его окружения была утверждена именно через насильственное свержение прежней номенклатуры. Председатель Грозненского горсовета в 1991 году, например, был попросту выброшен в окно.

Лидеры Чечни искали новые идеологические проекты, которые позволили бы им преодолеть кризис, легитимировать и укрепить собственную власть. Этот поиск привел их к стремлению повысить роль исламского фактора, который должен был дать некую новую этико-моральную базу. Надо сказать, что это был не единственный идеологический проект, который рассматривали новые лидеры Ичкерии. Но, как отмечает чешский политолог Эмиль Сулейманов, в чеченской исторической мифологии война против внешней угрозы традиционно ассоциируется с войной под знаменем газавата и образами романтизируемых национально-освободительных войн XVIII–XIX веков, которые велись под зеленым знаменем ислама.

Но порой под знаменем ислама может оказаться какая угодно повестка дня. И рассматриваемая нами история конца XX века – это не только и не столько история национально-освободительной борьбы отдельно взятого чеченского народа. Напротив, амбиции лидеров Чечни не ограничивались пределами республики. Исламизация же, на мой взгляд, стала некоторым идейным ответом этих советских людей на распад СССР.

Миф о моджахедах

Люди эти были действительно советские. Джохар Дудаев, Аслан Масхадов, Шамиль Басаев и многие другие руководители восставшей Ичкерии до начала 1990-х годов жили далеко за пределами Чечни. Дудаев и Масхадов имели очень успешный опыт социализации на общесоюзном уровне. Первый был советским генералом, второй полковником. Они учились в военных учебных заведениях в Центральной России, были членами КПСС, руководили военными частями в Прибалтике. Их скорее можно назвать частью общесоветской элиты, нежели региональной чеченской.

Зелимхан Яндарбиев, который руководил Ичкерией сразу после смерти Дудаева и до избрания Масхадова, был выпускником Высших литературных курсов в Москве. Последний президент Ичкерии и создатель виртуального государства «Имарат Кавказ» советский инженер Доку Умаров трудился на разных стройках на территории СССР, а в конце перестроечной эпохи занимался рэкетом в Сибири. Другой известный лидер боевиков, Шамиль Басаев, с начала 1980-х годов жил за пределами Чечни – работал в Волгоградской области, служил в Советской армии, учился в Московском институте инженеров землеустройства, а в августе 1991 года даже участвовал в защите Белого дома во время путча. Можно привести еще много примеров того, что новые лидеры и идеологи Ичкерии были новой для республики элитой, они вернулись в регион со своим опытом и паттернами, полученными на союзном уровне.

Вовсе не обученные в мусульманских странах исламисты, которые знали арабский язык и шариат, создавали то эпистолярное наследие, по которому сегодня мы можем судить об идеологии чеченского сопротивления 1990-х и начала 2000-х годов. В текстах и интервью теоретиков и лидеров Ичкерии крайне мало ссылок на исламских и тем более джихадистских авторитетов или замысловатых шариатских аргументаций. Но в этих текстах мы встретим ссылки на Солженицына, Луначарского и обнаружим влияние творчества русских революционеров.

Распад СССР и падение коммунистической идеологии создали не просто идеологический вакуум, но и выбросили на обочину истории целое поколение, которое связывало свое будущее с этой огромной страной. По сути, именно такими людьми и были лидеры новой Ичкерии. Конечно, излом эпох отразился на них по-разному. Шамиль Басаев, который хоть и не был членом КПСС, но признавался, что верил в идеалы коммунизма, в эпоху перестройки был вынужден вместо учебы работать контролером в общественном транспорте в Москве и пытаться делать первые шаги в бизнесе. Напротив, Дудаев, Масхадов и Яндарбиев имели довольно удачную карьеру, однако сразу после распада СССР кардинально изменили свою жизнь.

Миф о сепаратизме

Возвращение в начале 1990-х годов этого поколения в Чечню можно было бы рассматривать националистически мотивированным актом этнического патриотизма. И кто-то из них, возможно, так себя и определял. Но на практике этот возврат стал попыткой создать новый исламский мегапроект взамен распавшегося СССР. Яндарбиев в 2000 году в книге «Джихад и проблемы современного мира» указывает, что если раньше СССР был врагом Запада, то сегодня его место занял ислам и мусульманский мир, который стал защитником всех обижаемых Западом слабых стран. В такой риторике легко угадывается стиль советской пропаганды, который объявил СССР лидером всемирного антиколониального движения. Подобная мессианская роль защиты слабых от «сильных мира сего», как писал Яндарбиев, лежит через путь джихада. Видимо, они так и воспринимали себя – альтернативой ушедшему в небытие Советскому Союзу.

Идеологи чеченских боевиков в этом своем стремлении сформулировать и реализовать новую большую идеологию вписывались в общий постсоветский идейный тренд, когда разные российские интеллектуалы искали и продвигали свои большие проекты – евразийство, монархизм, православный национализм и прочее. Было много самых разных проектов, но чеченцы, в отличие от всех остальных, защищали свой проект с оружием в руках.

По этой причине, на мой взгляд, неправильно лидеров восставшей Ичкерии считать сепаратистами. Их идеология скорее носила экспансионистский характер. Шамиль Басаев в открытую заявлял: он не хотел бы, чтобы Россия признала независимость Чечни. Он объяснял это тем, что тогда им самим придется признать Россию в ее нынешних границах, что не входило в их планы.

Первый президент Чечни Джохар Дудаев также высказывал похожую мысль. Он утверждал, что чеченцам необходимо продолжение войны с Россией: либо Россия сгорит дотла вместе с ними, либо они вместе будут искать выход из положения. Их амбиции вовсе не ограничивались Чечней и Северным Кавказом, а распространялись на остальную территорию России.

Нежелание получать признание независимости Чечни со стороны России, а также стремление продолжать воевать с ней дальше может означать только то, что для лидеров чеченских боевиков настоящей победой было бы изменение идейной сути России. Например, Мовлади Удугов, глава министерства информации правительства Дудаева и создатель главного информационного рупора северокавказских джихадистов, знаменитого сайта Kavkazcenter.com, часто указывал, что цель боевиков не создание на Северном Кавказе некоего исламского анклава, их амбиции шире и распространяются на территорию всей России, от Москвы до Владивостока. Удугов призывал русских принять ислам. По его мнению, тот факт, что уже сегодня на джихад выходят этнически русские мусульмане, свидетельствует: шариат стал альтернативой «русского пути». Конечно, этим Удугов пытается предложить новый проект взамен ушедшему советскому. И разве это сепаратизм?

Миф о Кадырове

В начале 1990-х годов в Чечню вернулось поколение, которое с оружием в руках через повстанческое движение попыталось создать свою версию социально справедливого государства – что-то вроде исламского СССР. Неслучайно, по признанию самого Шамиля Басаева, в его комнате студенческого общежития в Москве висел портрет Че Гевары, а чеченское общество до вхождения в Российскую империю он описывал как свободное общество равноправных людей, живущих мирно и своим физическим трудом обеспечивающих хлебом весь Кавказ. В этой утопической картине находится место и русским, которых чеченцы готовы принять в свои ряды, если те захотят стать свободными. К слову, существует легенда, что основателем рода Шамиля Басаева был русский солдат, сбежавший к чеченцам во время Кавказской войны девятнадцатого столетия.

На мой взгляд, в случае с Чечней 1990-х годов мы имеем дело не с сепаратистским проектом, а с совершенно иным, очень русским по своей сути мессианством, ориентированным на экспорт. Отсюда и высокая роль ислама в современном чеченском обществе. Исторический и идейный контекст постсоветской эпохи сделали Чечню такой, какая она есть на данный момент. Несмотря на все разговоры об автономном состоянии республики, политика Рамзана Кадырова – это также пример скорее мессианства, чем обособленности от остальной России. Амбиции сына Ахмата Кадырова, бывшего муфтия восставшей Чечни и человека из дудаевской элиты, конечно, распространяются за пределы регионального масштаба.

На его примере мы снова наблюдаем тот же тренд на преодоление национальных и региональных границ и претензии на общефедеральный уровень. Кадыров позиционируется как неформальный исламский лидер всей России. Он защищает платок в школах татарских сел Мордовии, он выступает против массового запрета мусульманской литературы. Кадыров серьезно играет на исламском поле России. Центром такого расклада оказывается Грозный, где построена самая большая в стране мечеть, куда привозят волос пророка и где проводятся самые пафосные фестивали мусульманской моды.

Современная Чечня становится полноценным продуктом постсоветской действительности, в которой крах СССР подтолкнул часть интеллигенции к поиску нового большого идейного проекта.

Данис Гараев

Историк, социолог, научный сотрудник отделения истории Амстердамского университета.

На снимке: намаз в мечети «Сердце Чечни» имени Ахмата Кадырова.