Наши братья и сестры

Спектакль, который чаще всего в Санкт-Петербурге идет в течение двух вечеров, показавали в Казани в один день. Он начался в два часа дня, после первой части, окончившейся в 17 часов, последовал двухчасовой перерыв. Затем публика увидела вторую часть, которая окончилась в половине одиннадцатого вечера. Зал был полон, таким он остался и после двухчасового антракта - в театре собралась удивительная публика, которая знала, зачем пришла в этот день в Качаловский. Когда спектакль окончился, последовали длительные овации, сцена была буквально завалена цветами, а вице-премьер - министр культуры РТ Зиля Валеева поздравила вышедшего из-за кулис Льва Додина с казанской премьерой.

Что ж, свершилось. Театр, который хорошо знают во многих странах мира, и спектакль, который был показан более чем в пятидесяти городах, наконец-то дошел до российского зрителя - Казань, как уже писал “ВиД”, стала первым городом, где начала проводиться акция “Братья и сестры” - жителям России”. Забегая вперед, скажу, что все хвалебные рецензии, восторженные отклики об этой постановке Льва Додина, к счастью, не оказались преувеличением. То, что увидели казанцы, - это совершенно новый способ существования на сцене, способ, по сути, идеальный, когда актер максимально проникает в суть изображаемого персонажа и делает это с колоссальной энергетикой - как иначе заставить публику быть сосредоточенной в течение шести с половиной часов чистого сценического времени?

Додин в свое время взял прозу Федора Абрамова и вместе с Аркадием Кацманом и Сергеем Бехтеревым сделал инсценировку, назвав первую часть “Встречи и разлуки”, вторую - “Пути и перепутья”. Сценография была выполнена мэтром этого жанра Эдуардом Кочергиным.

Для того, чтобы понять, в какой атмосфере репетировался спектакль, назову дату его выхода - начало марта 1985 года, когда Михаил Горбачев еще только-только появился на политической арене страны. Но, по-видимому, в России так все скрипело и разваливалось, что только этим можно объяснить: “Братья и сестры” увидели свет. Особо пикантно, если вспомнить, что спектакль родился в таком “идеологически выдержанном” городе, как тогдашний Ленинград.

Но постановка дошла до зрителя и стала одним из первых “моментов истины”, в просыпающейся от унизительной спячки стране. Удивительная вещь: за 22 года жизни “Братья и сестры”, которые изначально не являлись конъюнктурным спектаклем, не покрылись мхом, не потеряли удивительной остроты и сценической свежести, не стали заигранными. Что же перед нами - спектакль “на все времена”? Во всяком случае, на очень длительные, это уж точно.

Отбросим сейчас рассуждения о том, что жизнь и смерть, любовь и борьба за власть и иже с ними могут составлять основу бродячих сюжетов, естественно, что это так. Но сегодняшний интерес к “Братьям и сестрам несколько иного плана, мне кажется.

Абрамов в свое время, говорил о жизни своих земляков и через их судьбы, через их ошибки и правильные решения говорил о стране в целом. А страна, даже начав новый век, на мой взгляд, нуждается в сеансе коллективного психоанализа, который поможет избавиться ей от той психологической тяжести, которую она уже девять десятилетий несет на своих плечах. Это как пациент, который приходит к врачу-психоаналитику и вслух проговаривает все свои страхи и сомнения, рассказывает о дурных поступках и несбывшемся в его жизни и, говорят, прошлое во многих случаях отпускает. В “Братьях и сестрах” мы вместе с актерами это прошлое так же проговариваем. В зависимости от эмоционального вклада сидящих в зале каждый получает свой индивидуальный результат.

Ни Абрамов, ни Додин народ не идеализируют, любя его и переживая за него. Есть в героях “Братьев и сестер” и ложь, и зависть, и равнодушие, и трусость - одна сцена, когда колхозники отказываются подписать письмо в защиту своего председателя, спасшего многих из них от голодной смерти, что стоит. Злишься на такой народ, негодуешь, а червячок сомнения, тем не менее, подтачивает уверенность в правоте - а сама бы как поступила в этой ситуации? Ой, не знаю...

Вот эта цезурка, в которую умещается сомнение, в театре дорогого стоит, и отвыкли мы от нее в спектаклях многих режиссеров. В последние годы и драматургия, и режиссура предпочитают предоставлять публике однозначные решения: все будет так, и только так. А не иначе.

Додин все понимает, воспринимая проблему не с зажмуренными, а с широко раскрытыми глазами. Он, устами персонажей спектакля, говорит правду, но говорит ее любя, а потому имея на это право. Правда любящего - она иная.

Вообще слово “правда” всплывает в памяти множество раз, когда начинаешь вспоминать этот спектакль. Это и правдивость материала, и правдивость существования на сцене героев. И дело даже не в реальных бытовых эпизодах, когда в зал, например, идет пар и над рядами плывет запах распаренного веника в сцене бани, или вдруг аппетитно начинает пахнуть горячей картошкой в эпизоде, когда колхозники отмечают посевную. Все это, безусловно, любопытно, но эти вещи возможны в любом другом спектакле. Мы, сидящие в зале, в какой-то момент начинаем верить, что герои спектакля - любящие, страдающие, ошибающиеся, с огромным желанием жить - такие же, как и мы, наши братья и сестры. А своих любят и стараются понять, и помочь просто за сам факт существования, просто за то, что они свои.